своего лица.
Он приподнялся на локтях.
— Никогда?
Она покачала головой.
— Даже своим любовникам?
— Тем более любовникам. Женщина должна сохранить какую-то частицу самой себя.
— У тебя нет какого-нибудь шрама или иного физического недостатка?
— Конечно, нет.
— Какого-нибудь карбункула на носу?
Она слегка ударила его в грудь.
— Тогда зачем тебе скрываться?
— Я не скрываюсь. — В голосе ее звучали нотки негодования.
Люциан провел пальцем по контуру ее лица.
— У тебя кожа нежная, как атлас. Тому, что скрыто под маской, наверняка не хватает воздуха и солнца.
— Моей коже всего хватает, — сдержанно произнесла Дейзи.
— У тебя кожа везде такая нежная?
— Я позволила бы тебе это проверить, но боюсь, мы оба уже давно нарушили границы договоренности. Обмен пикантного произведения искусства на уроки поцелуев.
— Дело мастера боится.
— Ты мастер поцелуев, Люциан Боумонт, — сказала Дейзи, задыхаясь, обняв его за затылок. — Полагаю, моя работа выполнена.
— Уверен, есть еще чему поучиться, чтобы доставить женщине удовольствие.
Он пощекотал носом ее грудь.
— Несомненно.
Боль между ног, то стихая, то усиливаясь, стала во сто крат сильнее. Где мог он так хорошо научиться мучить женщин?
— Я слышал, у женщины на теле есть места, прикосновение к которым сводит ее с ума, — сказал Люциан. — Это правда?
Дейзи не представляла себе, как можно сходить с ума сильнее, чем она уже сходила, но допустила, что такое возможно. Нужно поскорее дочитать дневник Бланш.
— Где ты об этом слышал?
— В клубах. Мужчины о многом говорят. Иногда просто хвастают, и невозможно догадаться, когда вставляют крупицы правды, — заметил он. — Пожалуйста, Бланш, скажи, есть такое место? — Она толкнула его в грудь, и он откатился в сторону. — Ведь есть, правда?
— Если бы было, давало бы мужчине больше власти надо мной, чем я могла бы допустить, — произнесла Дейзи. — Зачем я стану об этом говорить?
— Говорить? Я надеялся, что ты мне его покажешь. — Рука Люциана скользнула под ее подол и поползла вверх по ноге. Когда его ладонь легла на безволосый холмик, Дейзи вздрогнула и с трудом устояла от желания поддаться его ласкам. — Я уже близко, да?
В ушах Дейзи зазвенело от прилива крови. Голова, сердце и лоно — все пульсировало в унисон. Надо срочно овладеть собой. Как может она продолжать выдавать себя за Бланш, если одной его теплой ладони достаточно, чтобы лишить ее самообладания?
— Это не входило в наше соглашение, — ответила Дейзи, стараясь говорить спокойно. — Пожалуйста, убери руку.
Несколько мгновений он не шевелился. Потом убрал руку и поднялся с кровати, заправляя рубашку в панталоны. На негнущихся ногах подошел к столу и, взяв треуголку, нахлобучил на голову.
— Люциан…
Он обернулся:
— Это и все, что в вас есть? Соглашения? Договоры? Обмен? Товар, полученный в обмен на товар поставленный? Что в вашей прелестной груди, мадемуазель: сердце или бухгалтерская книга?
— Да что вы знаете о моем сердце?
Дейзи поправила сорочку, пряча грудь.
— Значит, оно все же существует, — холодно констатировал Люциан. — А то я уж было подумал, что оно мистическим образом отсутствует, как то римское сокровище, поиском которого я занимаюсь.
Дейзи вдруг пожалела, что на ней маска и он не видит, что она нахмурилась.
— Да что вас так разозлило?
— Раз уж спросили, так слушайте. Вы знаете о мужской природе гораздо меньше, чем следовало бы даме вашего рода занятий.
Юпитер! Если Люциан не поверит ее хитрости, то вскоре догадается, кто скрывается под маской Бланш. В доме леди Уэксфорд проживала лишь еще одна молодая леди. Вряд ли Люциан хорошо воспримет этот обман.
— А вы ничего не знаете о женщинах, если отказываетесь видеть ухаживание как главный элемент игры, — произнесла она, припомнив слова Бланш. — Женщине, даже моего рода занятий, нравится, когда за ней ухаживают. Вы снова торопитесь, лорд Ратленд. Если хотите научиться доставлять женщине удовольствие, то должны в первую очередь научиться терпению.
Некоторое время он изучал рисунок толстого персидского ковра под ногами. Потом перевел взгляд на нее и вежливо откланялся.
— Прошу прощения, — сказал. — Вы птица свободного полета, Бланш, и принадлежите самой себе. Я это понимаю и знаю, что не имею на вас никакого права.
Дойдя до двери, он положил ладонь на хрустальную ручку.
— А жаль.
И тихо прикрыл за собой дверь.
Глава 14
Девушка была здесь, как Кай и надеялся. Уже несколько недель он украдкой наблюдал за ней. Конечно, нехорошо подглядывать, но он ничего не мог с собой поделать.
На мгновение она свернулась калачиком, почти касаясь головой коленей, потом резко встала, воздев к серебряному свету тонкие руки. Ему показалось, что он уловил шепот какого-то кельтского заклятия.
Дейрдре стояла к нему спиной, но он знал, что будет дальше. В предвкушении на его лбу проступила испарина. Она собрала в пучок длинные волосы и завязала в узел на макушке. При виде кудряшек на ее затылке у Кая пересохло в горле. Он умирал от желания покрыть эту нежную кожу поцелуями.
Взявшись за вырез своей простой сорочки, девушка спустила грубую ткань вниз, обнажив сначала одно гладкое плечо, потом второе. Серая тень вдоль позвоночника делила пополам ее совершенную, посеребренную луной спину. Продолжая сползать вниз, домотканое полотно открыло взгляду тонкую талию. Когда девушка стянула сорочку с бедер, Каю нестерпимо захотелось обнять руками ее ягодицы в форме перевернутого сердца. Когда же она склонилась, перешагивая через сорочку, он чуть не задохнулся при виде показавшихся на мгновение таинственных складок женственности, припорошенных легким пухом.
Он прижал к паху руку, чтобы унять боль. Ничто не помогало. Он хотел эту кельтскую девушку сильнее всего на свете.
Вдруг она начала танцевать. Двигаясь под музыку, которой он не слышал, девушка подняла руки, воспевая луну всем своим телом. Гибкая и неторопливая, она кружила вокруг плещущего фонтана, грациозно вращаясь на носочках и изгибая спину, ее обнаженная грудь казалась облитой жидким серебром.
Затем темп изменился, и танец стал неистовым. Ее бедра извивались, как будто отвечали на толчки невидимого любовника.
Кай думал, что умрет от желания и утром садовники найдут его бездыханное тело среди лаванды и розмарина с торчащим от неудовлетворенного желания членом.
Вдруг танец Дейрдре внезапно прервался, и она рухнула на землю. Она лежала так тихо и неподвижно, что Кай испугался — жива ли она? И вышел из тени.
Дейрдре подняла голову, взгляды их встретилась. Между ними вспыхнула искра взаимопонимания.
Дейрдре танцевала для него, а не для луны.
Он двинулся к ней, на ходу стащив через голову короткую тунику, которую бросил в прохладную траву. Дейрдре поднялась ему навстречу. Когда он приблизился к ней на расстояние вытянутой руки, она остановила его вскинутой вверх ладонью.
— Ты любишь меня, Кай? — спросила она на своем языке.
— Боги, помогите мне, — прошептал Кай на том же языке, — конечно, люблю.
— Тогда я возьму тебя, — сказала она просто и прильнула к нему.
Кожа у нее была теплая и гладкая, покрытая тонким слоем испарины. Дейрдре пахла мускусом, землей и зеленью. Он нашел ее губы и соединил свое дыхание с ее дыханием в поцелуе, граничащем с отчаянием. Его душа, отделившись от тела, слилась с ее душой, и ничто не могло разделить этой связи, не причинив обоим боли.
Не помня, как очутился на ней, он ласкал ее грудь. Дейрдре стонала от удовольствия, когда он покусывал и посасывал ее кожу.
Она была горячая и влажная. Обняв его ногами, она пригласила Кая последовать за ней. Он погрузился в ее темное лоно и забыл обо всем на свете. Он слышал ритм ее тайной музыки, двигаясь в унисон с безмолвной кельтской мелодией.
Ощутив ее пульсацию, он отдал ей свою любовь, свои надежды и желания, он отдавался ей, ни о чем не думая.
Потом они лежали в молчании, их тела переплелись. В его голове вспыхивали и гасли звезды, луна улыбалась, благословляя их.
Глава 15
Женщин рисуют либо святыми, либо грешницами. Когда только мир поймет, что мы и то, и другое?
Утро встретило Люциана ясным рассветом, но он с трудом заставил себя подняться с постели. В своей бессоннице он винил Бланш. Сначала она довела его до ярости, а потом выкинула вон, как бессердечная куртизанка, кем, собственно, и являлась. Было глупо ожидать от нее чего-то другого.
Неоперившиеся надежды неопытности. Бланш не скрывала, что является женщиной для удовольствия. Пожелай он более интимных отношений с ней, ему пришлось бы предъявить монеты. И хотя статуэтка Фавна, казалось, обрадовала Бланш, Люциан понимал, что понадобится нечто более яркое, чтобы убедить ее открыться ему в большей степени.
И все же он не мог избавиться от ощущения, что дело заключалось не только в отсутствии средств. Что-то другое мешало Бланш. Он мог поспорить на свою последнюю хорошую рубашку, что и она увлеклась их исследованиями не меньше, чем он. Он чувствовал, как она дрожит от желания.
Или в этом нет
