Словом, я хочу сказать, что в нечистотах можно отыскать множество любопытнейших вещей. И вот как-то раз мой отец был направлен в один храм… Он потом показывал мне это место. Это заброшенный в джунглях храм богини Кали. Не благодетельной Дурги, которая создала дождь для урожая, жирную плодородную почву для растений, которая набивает животы домашнего скота, чтобы люди могли насыщаться мясом и молоком… Нет, это было святилище смертоносной Кали, матери всех болезней, лика смерти, другого имени для погибели… Там грудой лежали поросшие мхом, наполовину сгнившие черепа и кости людей, по большей части младенцев. Имелись и тухлые туши жертвенных животных, которых не сожгли на алтаре, а просто бросили гнить. Повсюду была грязь, какая-то слизь… Мой отец должен был отчистить храм, потому что там предстояло начать служение новому жрецу. Требовалось привести помещение в надлежащий вид. Мой отец даже мыл саму статую богини — с высунутым языком, с вытаращенными глазами, с украшениями в виде черепов… Она была очень страшная! Но самым ужасным показался моему отцу даже не самый внешний вид богини, а то, какой была статуя на ощупь. Она была совершенно как живая… Несколько раз ему даже почудилось, будто она вздохнула. И он видел, — тут Арилье понизил голос, как будто боялся, что некто сумеет их подслушать, — что ее груди колеблются под собственной тяжестью! Он уверял меня, что так оно и было.
— А тот жрец, который потребовал, чтобы для него отмыли храм, — какой он? — спросил Конан. — Твой отец видел его?
— Да, — кивнул Арилье. — В те годы то был совсем молодой человек, с виду очень простой.
Но в его глазах горел дьявольский огонь, так что мой отец испугался этого жреца едва ли не больше, чем самой богини.
— Твой отец был весьма здравомыслящим человеком, — заметил Конан. — Всегда следует бояться существо из плоти и крови больше, нежели существо из камня и дерева. Это правило не раз помогало мне остаться в числе живущих.
— Об этом храме и потом ходили ужасные слухи, — добавил Арилье. — Будто статуя и впрямь оживает. Будто жрец умеет разговаривать с богиней через эту статую, и будто бы богиня всегда выполняет все его просьбы.
— А к чему он стремится, этот жрец? — осведомился Конан.
— Откуда простой воин может знать о тайных мыслях такого могущественного человека, как жрец Кали? — пожал плечами Арилье.
— Откуда? Да оттуда, что все эти честолюбивые жрецы никогда не делают тайны из своих намерений, — сообщил Конан. — Впрочем, если тебе ничего не известно… значит, жрец пока что не решился действовать. Возможно, он захватил Рукмини и Ратараха для того, чтобы посвятить их своей богине. А если так, то… То им грозит очень большая опасность!
— Что может быть ужасней рабства? — спросил Арилье.
— Рабство у людей — ерунда, — отрезал Конан. — Из плена всегда можно бежать. Поверь человеку, который пару раз бывал прикован к галерному веслу. Занятие неприятное, но не исключает побега.
Арилье глянул на Конана как бы новыми глазами. Киммериец широко, дружелюбно ухмыльнулся.
— Да, да, можешь не изображать удивления. Говорят тебе, нет таких цепей, какие не могут быть порваны. Но если человека зарезали на жертвенном камне у ног какого-нибудь мерзкого истукана — никто и ничто не вернет его из Серых Миров. Так что самое умное, что мы можем сделать сейчас, — это прийти вовремя и вырвать наших друзей из лап этого жреца.
Не сговариваясь, они быстрее погнали коней.
Глава тринадцатая
Святилище Кали
Санкара не спешил. Времени у него было достаточно, а допустить ошибку в ритуале он не хотел, поскольку любая неточность могла быть чревата непредсказуемыми последствиями. Хорошо жрецам, которые имеют дело с богами менее могущественными — и куда более снисходительными к людям, нежели Кали! Например, бог огня Агни, покровитель домашнего очага. Агни способен оценить просто доброе отношение людей, их желание угодить ему. И даже если жрецы Агни бывали небрежны в исполнении ритуалов, божество все равно оказывало им благодеяния, ибо видело: эти люди почитают его от всего сердца.
Другое дело — Кали, способная разорвать на клочки человека, просто-напросто не угадавшего желание своей повелительницы. Каждый шаг в присутствии Черной Матери должен быть тщательно выверен и сделан с наивозможнейшей осторожностью.
И все же Санкара никогда не завидовал тем, кто служит низшим божествам. Он, Санкара, приближен к величайшим силам, управляющим Вселенной, — к силам Разрушения. Обычный человек даже представить себе не может всей мощи, всего размаха этих таинственных и неодолимых сил.
Санкара, в отличие от многих себе подобных, никогда не был особенно честолюбив. Честолюбив — в том смысле, который вкладывал в это понятие Конан, когда рассуждал о жрецах. Санкара не рвался к верховной власти, не стремился управлять судьбами людей, действуя от имени своей богини. Для Санкары главным было приобщение к силе богини, к ее способности разрушать целые миры — не говоря уж о человеческих жизнях. Если можно так выразиться, Санкара «дышал» волей Кали, находил в ней неисчерпаемый живительный источник для себя самого.
Он остановился возле храма. Ратарах, всю дорогу бежавший за лошадью жреца, тяжело переводил дыхание. Лицо у мальчика горело, капли пота, покрывшие тело, жгли кожу и казались раскаленными.
Серые каменные колонны храма были увиты растениями. Ярко-красные и ярко-желтые цветы с мясистыми лепестками выглядели так, словно были ядовитыми; более того — они казались хищниками, что выслеживают добычу. При виде их не хотелось подойти ближе и вдохнуть исходящие от них ароматы. Напротив, чувствительной душе они внушали страх.
И когда Ратарах подошел поближе, он ощутил запах гнили. Эти растения пахли разложением. Мальчик слышал о таких. Они привлекают своим запахом мух, что любят садиться на падаль, и когда одураченное насекомое оказывается возле цветка, лепестки смыкаются над жертвой.
Юноша содрогнулся и поскорее отошел подальше — как будто сам был мухой, боявшейся плотоядного растения. Тем временем Санкара наклонился над зачарованной Рукмини. Девушка по-прежнему оставалась в обличии статуи, однако — и Санкара знал об этом — испытывала в полной мере и страх, и боль. Это и требовалось жрецу для совершения ритуала.
Но сперва следовало решить, как поступить с ее братом.
Санкара не долго колебался. У него было припасено одно заклятье, посвящающее человека силам Кали, и он решил испробовать свое знание на пленнике.
— Идем, — кивнул жрец мальчику, и Ратарах, замирая от ужаса, вошел под своды храма.
Здесь было тихо и прохладно. Скоро, несмотря на то, что в джунглях царила удушливая жара, Ратараха начала бить холодная дрожь, по коже побежали мурашки.
В полумраке виднелась гигантская статуя уродливой свирепой богини. Груды белых черепов — настоящих человеческих черепов, а также костей животных — белела у ее ног. Ступни и ладони богини, вывернутые в танце, были выкрашены красной краской. Глаза статуи как будто пристально следили за каждым движением людей.
Ратарах остановился посреди храма, под отверстием в высоком коническом куполе. Из этого отверстия лился яркий солнечный свет. Однако даже сиянию вендийского дня не под силу было рассеять тьму, что царила в святилище Черной Матери.
Санкара приблизился к статуе и, встав перед ней на колени, воздел руки.
— О Черная Мать, о великая Кали, я готов выполнить твое желание! — воззвал жрец. — Будь благосклонна ко мне так, как была добра ко мне раньше! Знай, что у тебя нет и не было более верного раба, чем Санкара!
Еле заметная волна красного жара пробежала по черному телу богини. Заметив это, Ратарах закостенел от ужаса.
