Тоска вдруг охватила Тассилона. Неужели старик прав?!
Может быть, Элленхарде и впрямь не нужен спутник-мужчина? Согревать ее по ночам, кормить днем…
Что ж, в конце концов, пусть так. Ему для счастья, кажется, большего и не нужно. Трифельс призадумался.
— Я присматриваю жену моему вождю, — пояснил он. — Твоя спутница вполне подошла бы ему…
— Нет! — вскрикнул Тассилон. Трифельс удивленно поднял брови.
— Почему же нет? Знатное происхождение, умение держать себя, красота… Лучшей жены не сыскать. Я знаю, на кого заглядывается Салимбен, — на дочь нашего соседа, да только этот брак мне не по душе.
— Почему?
— Потому что красота иной раз оборачивается проклятием. Не один мой вождь мечтает об этой девушке. Может начаться война, а нет ничего хуже войны между соседями. Если то, что я слышал о племени Элленхарды, — правда, то тебе это тоже должно быть известно. Не оттого ли и шрамы на ее щеках?
— Я не отдам, — хрипло проговорил Тассилон. — Я не отдам тебе мою Элленхарду.
Трифельс еще раз вздохнул.
— Боюсь, мой вождь и сам ее не захочет… Тассилон схватил Трифельса за полу халата.
— Прошу тебя, позволь нам уйти! Мы не станем тревожить ни тебя, ни твой народ! Дай нам одну корову вместо двух обещанных — и позволь уйти! Клянусь, ты никогда больше о нас не услышишь!
Старый советник опустился на землю, скрестив ноги, и жестом пригласил Тассилона последовать его примеру.
— Вот что я скажу тебе, — заговорил он спокойно. — Вы можете уйти, и мы позабудем о вашем существовании, но ответь мне наконец правду: от кого вы бежите?
— От злой судьбы… — нелепо ответил Тассилон.
Старик с досадой ударил кулаком по земле.
— Послушай меня! Сегодня ты показал мне все краски лжи, от белоснежной, когда ложь рядится в одежды правды, до самой черной, когда ложь обнажена и сверкает своей опаленной шкурой! Если я начну доискиваться, где ты не солгал, то не закончу и до самого своего смертного часа! Отвечай — или клянусь богами, я выпущу тебе кишки!
Тут Тассилон с удивлением обнаружил, что Трифельс готов привести свою угрозу в исполнение: в руке он держал длинный кинжал, и острие этого самого кинжала было направлено как раз Тассилону в живот.
— Хорошо, — пробормотал он, — какую правду ты хочешь?
— У правды только один цвет, — отозвался старик. — Отвечай: почему вы скитаетесь по степи, точно безродные бродяги?
Глава четвертая
ВОЗВРАЩЕНИЕ «ГРИФА»
В своей полной приключений жизни Конан предпочитал путешествовать в одиночку. Спутники — за редким исключением — его обременяли. И давно уже не случалось ему обзавестись таким компаньоном, который не просто отягощал бы ему дорогу, но стал самой настоящей головной болью. Расколдованный принц Бертен упорно продолжал считать себя грифом и держался соответственно.
Конан отказался наконец от идеи объяснить парию, кто он такой. Пустая трата времени, как выяснилось. Поэтому киммериец перестал с ним разговаривать и просто тащил его за собой, безмолвно (а иногда и вслух) проклиная глупость самонадеянного юнца. Сунулся, не подумав, в логово Велизария! Знал ведь о колдуне…
Велизарий, конечно, хитер. Распустил слухи о подчиненном ему маге, а сам упорно сохранял личину обычного воина. Ну, может быть, достаточно свирепого, беспощадного к побежденным, но все-таки вполне земного человека, которого возможно одолеть храбростью и силой. А оказалось — вот что… Разве мага одолеешь обычной храбростью? Тут нужно нечто большее.
Как раз по плечу таким героям, как киммериец Конан. Но уж никак не всяким Бертенам из Хоарезма. Глупо влип мальчишка.
Конан тащил с собой принца на веревке, потому что добровольно «гриф» идти отказывался. То и дело он останавливался, топтался на месте, тянул шею и бил себя по бокам руками в тщетных попытках взлететь. Конан, бранясь, дергал его за веревку и несколько раз ронял таким образом в пыль.
Клокоча и ворча: «сон, сон, сон…», Бертен следовал за своим освободителем.
Когда впереди на дороге показалось небольшое облако пыли, Конан плюнул в сердцах: еще какие-то люди! Надо бы поскорее миновать их…
Но миновать путников не удалось. Еще издалека Конан узнал нескольких человек из замка Велизария.
Воин с раскосыми глазами — несомненно, гирканец, лучник, — его киммериец приметил еще с первого раза, когда наблюдал за замком. При нем здоровенный верзила, северянин — может быть, из Асгарда, — наверняка приятель и соратник. Киммерийцу не раз доводилось видеть, как сходятся между собой противоположности. Ему и самому не раз доводилось водить дружбу с людьми, совершенно на него не похожими: с кхитайцами, теми же гирканцами.
И чем больше размышлял Конан об этих двух воинах, тем меньше нравилась ему мысль о возможной схватке с ними. Будь Конан один, без обременяющей его нагрузки в лице сумасшедшего принца, — тогда еще можно было бы попытаться. Но с Бертеном на шее…
Третий путник оказался женщиной. Конан не стал придавать ей большого значения — даже с этого расстояния он видел, что она — не воин, просто подруга одного из солдат. Вероятно, северянина, он все- таки симпатичнее.
Те, на телеге, тоже заметили всадника. Гирканец потянулся за луком, северянин только плечами повел — он в любое мгновение мог выхватить свой огромный меч. Конан пустил лошадь рысью и догнал телегу.
— Привет вам, — сказал он, сверкая белозубой улыбкой.
«Гриф», почуяв знакомый запах велизариева замка, забеспокоился, закрутил головой, затоптался на месте и испустил несколько пронзительных криков.
— И тебе привет, — отозвался гирканец.
Конан мгновенно понял свою ошибку: гирканец в этой парочке старший, и женщина, конечно же, принадлежит ему. Не может женщина принадлежать не старшему. Не бывает иначе. Либо — в очень редких, практически невозможных случаях — вождь являет собой образец добродетели, милосердия и воздержанности по части женского пола. Но женщина как всякое слабое существо так уж устроена: она и сама, по доброй воле, стремится принадлежать лидеру.
Гирканец смотрел на Конана неприязненно. Он, конечно, не мог знать, что именно этот рослый, мускулистый человек спалил замок барона, убил самого барона и вытащил из подземелья сумасшедшего пленника. Но что-то, видать, почуял.
— Мое имя Конан, — сказал киммериец, желая проявить вежливость. В конце концов, совершенно не обязательно рассказывать этим людям разные подробности своей биографии, но сообщить имя стоит. Незачем ссориться на дороге.
— Арригон, — буркнул гирканец, — а это Вульфила.
Вульфила производил обманчивое впечатление «безобидного богатыря». Выражение лица глуповато- добродушное. Да еще и заика. Впрочем, асгардец давно уже понял, как пользоваться этим недостатком в собственных, далеко не всегда безобидных целях. Начнет какой-нибудь человек прислушиваться
