я.
Конан не счел нужным скрывать усмешку, однако от продолжения разговора воздержался. В молчании они съели похлебку и разошлись.
Дартину хотелось поскорее убраться подальше от опасного места. Как ни противилось его сердце выкрикам маленького гнома о том, что здесь-де нехорошо, Дартин шестым чувством понимал: Пустынный Кода прав – дурные предчувствия охватывают всякого, кто оказывается в этих местах. Ну, всякого – кроме Конана. Этому варвару, кажется, все нипочем.
Глядя, как Дартин взбирается наверх, Конан еле слышно пробормотал:
– Дурак…
Он повернулся к Пустынному Коде, который обиженно хлопал пушистыми светлыми ресницами и ждал, пока его заметят.
– Иди ко мне, малыш.
– Я сержусь, – с глубоким вздохом ответил Кода. – Ты толкнул меня. Ты смеялся надо мной.
– Прости меня, Кода.
– Ты неискренне говоришь это. Я сержусь. Они немного помолчали. Конан снова начал перебирать гальку. Первым не выдержал Кода.
– Я сержусь, – напомнил он жалобно.
– А ты не сердись, – посоветовал ему Конан. Гном потоптался на месте и решил сменить тему разговора.
– Дартин – гнусный тип. Он толкает тебя на верную погибель…
Косящие золотистые глаза медленно налились светом, и Кода вкрадчиво спросил:
– Конан, можно, я наведу на Дартина порчу?
– Еще что выдумал, – сказал Конан, вставая.
– Я еще выдумал, – подтвердил Кода. – А если устроить обвал в горах?
Конан покачал у него перед носом грязным пальцем.
– Ни обвалов, ни землетрясений, ни чумы. Понял? Шею сверну!
– Понял, – уныло сказал Кода. От разочарования его уши повисли, как увядшие лопухи. – Ни обвалов, ни землетрясений, ни чумы. Свернешь шею. Человек!
В последнее слово он вложил всю горечь обиды.
Дартин бил подобранным возле штольни молотком по скальной стенке.
– Привет, – произнес голос у него за спиной.
Голос был женский.
Кто она? Фея гор, царица весны, юная жрица? Только бы не спугнуть. Если Дартин будет с ней вежлив, она поможет ему. Она укажет розовым пальчиком: здесь твое сокровище, парень. Вот здесь – и нигде более.
Но девушка не была ни феей гор, ни царицей весны.
Слегка расставив ноги в сапожках из мягкой желтой кожи, перед Дартином стояла Дин.
Она была одета как мальчишка, в шаровары и белую рубашку. Хлыстиком чернела тонкая косичка с вплетенными в нее медными монетами. Дартин не сразу заметил, что в опущенной руке она держит киммерийский меч – прямой и более длинный, чем носят здешние воины.
– Привет, Дин, – пробормотал Дартин, смутившись. – Ты… что ты так смотришь? – И неожиданно спохватился: – Откуда ты взялась?
– Я шла по твоим следам.
– По пустыне? Одна?
– По пустыне, – высокомерно сказала Дин. – Одна.
Дартин чувствовал, что она говорит правду, и похолодел.
Машинально он отступил на шаг и тронул рукоятку своего кинжала. Такие ножи – широкие, тяжелые, с рукоятками из гладкой кости – называли «лысая голова».
Дин развела руки в стороны, сверкнула сталь ее меча. Бледное лицо девочки было неподвижным, словно вырезанное из камня. Дартину стало жутко. «Убить это существо, – подумал он внезапно, – убить и избавиться от кошмара. Она оборотень, лисица». Он вспомнил, как рыдали ночью шакалы.
Дин опустила руки. Дартин смотрел на нее во все глаза и ждал, когда она превратится в самку шакала, в лисицу, во что-нибудь ужасное. Но она продолжала оставаться девочкой.
– Где камень? – спросила его Дин.
– Какой рамень?
– Дартин, ты лжешь.
– Ты рехнулась, Дин! Какой еще камень?
– Желтый камень, некогда похищенный у Зират. Ты нашел его. Теперь отдай.
– Клянусь тебе, Дин…
– Лучше не лги, Дартин. Этот человек показал его тебе.
– Кто? Какой человек?
– Тот, которого ты украл у меня. Конан. Отдай мне камень, а человека можешь забирать себе.
– Ты ошибаешься, Дин. Он даже не знал, зачем мы идем сюда.
– Разве не он привел тебя в это ущелье?
– Нет!
– Стой, не шевелись, – приказала Дин. Она пристально посмотрела на растерявшегося Дартина, и ему вдруг стало холодно. Озноб пробрал его до самых костей. А Дин смотрела и думала о чем-то своем, тайном.
«Почему я послушно стою перед ней, не смея шевельнуться?» – в смятении думал Дартин. Наконец она с легким вздохом сказала:
– Да, ты его не видел… Ты никогда не видел желтого камня Зират.
Теперь, когда странная власть Дин над ним закончилась, Дартин ощутил прилив ярости. Освободившись от оцепенения, он выхватил нож и подскочил к Дин, навалился на нее тяжелым плечом, приставил нож к ее горлу.
– Что ты знаешь о желтом камне? Где он? Говори!
Дин молчала. Черные узкие глаза не видели Дартина, ее взгляд снова ушел куда-то в глубину ее сознания. Избавиться от постыдного страха перед этой сумасшедшей – ничего другого Дартину не хотелось. Он больше не колебался.
– Проклятая ведьма, – прошипел он и с силой всадил нож в ее пульсирующее, очень белое горло.
Нож сломался.
Дартину показалось, что он ударил по камню. Но на горле осталась тонкая красная царапина. А лицо Дин было по-прежнему неподвижным.
Дартин выпустил девочку. Дин уселась на землю, скрестив ноги, и уставилась куда-то на вершины гор. Точно пыталась заглянуть за перевал. Шатаясь, Дартин стоял перед ней и тупо смотрел на обломок ножа.
– Я Зират, – ровным голосом, как будто ничего не произошло, сказала Дин. – Я Зират Капризная, Своевольная, Дарящая Радость. Великая богиня Алат – моя младшая сестра.
Дартин едва держался на ногах. Шестым чувством он угадывал: девочка не шутит. Она говорит правду. Вот что таилось в ней. Она не была ведьмой, не зналась ни с целительством, ни с колдовскими травами, ни с заклинаниями. И бежавшей из храма жрицей она тоже не была. Богиня. Ни больше, ни меньше. Богиня. Ожившая, принявшая человеческое обличье
