Очевидно, спасаясь от жилистых кулаков домохозяйки, Муртан случайно забежал в «дурной квартал». Здесь тоже царила бедность, но отнюдь не такая «безобидная». Если ограбленная особа принадлежала к числу так называемых честных бедняков – способных, конечно, при случае и убить, и ограбить, и уж тем более помародерствовать, по все-таки занимающихся каким-нибудь ремеслом или торговлишкой, – то здешние обитатели явно промышляли делами куда более опасными.
Глиняные хижины перемежались каменными домами, но те и другие имели одинаково обшарпанный, грязный вид. Вызывающе одетые женщины выглядывали из окон или стояли возле дверей. Старухи в невообразимых лохмотьях шмыгали взад-вперед, из дома в дом. Мужчины, облаченные в роскошные и вместе с тем грязные и рваные одежды, явно с чужого плеча, слонялись по переулку.
Один из них приблизился к Муртану и заглянул ему в лицо. Затем чужак медленно ухмыльнулся.
– А ты хорошенький и, сдается мне, был сытно кормлен, пока не попал в беду.
– Пусти! – дернулся Муртан и тотчас скривился: он неловко задел больную руку.
– Что, неприятности? – человек обнажил в ухмылке гнилые зубы. – Может быть, я сумею тебе помочь?
Он схватил Муртана с таким расчетом, чтобы задеть рану. Муртан закричал и скорчился на мостовой. Украденный горшок выпал из его пальцев и разбился.
– Бедный воришка, – с издевкой продолжал человек. – Ну ничего. Я тут приторговываю живым товаром, так что ты попал туда, куда нужно. Скоро у тебя не останется никаких забот. Послушай, не надо брыкаться, я ведь добра тебе желаю. Мои овечки попадают только в хорошие дома. И всякое беспокойство остается для них за порогом. Ты больше не должен ни за что отвечать. Ты делаешь то, что тебе приказывают. Будешь вести себя хорошо – и получишь сытную еду, теплую одежду, крышу над головой. Может быть тебе даже дадут женщину. Разве это не благо для такого, как ты? Посмотри на себя! Ты ведь даже позаботиться о себе как следует не можешь. Что у тебя с рукой? Поранился? Дай посмотреть!
– Пусти! – хрипло выкрикнул Муртан.
Он попытался встать.
Его мучитель дождался, чтобы Муртан кое-как поднялся на ноги, а затем сильным пинком опять швырнул на грязную мостовую.
– Что это с тобой? – воскликнул чужак. – Ты даже на ногах держаться толком не можешь! Куда уж тебе жить самостоятельно!
Из двух близлежащих домов вышло еще несколько человек. Никто из них не вмешивался – они просто стояли и глазели, радуясь новому развлечению.
– Поддай ему хорошенько, Хармахис! – выкрикнул один из соседей. – Он еще слишком прыткий для тебя!
– Прыткий? – захохотал Хармахис. – Хочешь сказать, как ящерица? Я выдерну этой ящерице хвост – и погляжу, быстро ли она побежит без хвоста и скоро ли отрастит себе новый!
Кругом смеялись. Муртан корчился на земле, стараясь не слушать громких голосов и не смотреть по сторонам. «Проклятье, – думал он, – эдак они действительно захватят меня и продадут… А я ведь никогда не обращался с рабами жестоко. Да что там жестоко – я даже груб с ними никогда не был. И воровать им позволял, не наказывал. Если бы я был злобным работорговцем, тогда бы я счел, что боги карают меня… Но ведь я не такой! За что же мне так не повезло?»
Он снова приподнялся и встал на четвереньки.
– Вот так и будешь передвигаться, сказал Хармахис. – Все животные ходят на четырех ногах.
Не притворяйся человеком, тебе все равно не поверят.
– Эй, – послышался новый голос, – что тут происходит? Что-то интересное, а меня не позвали?
На мгновенье стало тихо: все присматривались к новому действующему лицу. Затем Хармахис хмыкнул:
– У нас тут свиные бега. Мое имя Хармахис, и я говорю тебе: добро пожаловать. Моя свинья хочет побегать по переулку, а мои друзья пришли на это посмотреть.
– Стало быть, мне можно присоединиться? – продолжал тот же голос.
Муртан сжался: он узнал киммерийца.
Хармахис не ответил. Неожиданно рядом с Муртаном очутилось лицо его мучителя. Лицо это было искажено болью, а из угла рта Хармахиса вытекала струйка крови.
Муртан отпрянул, но Хармахису явно стало не до «свиных бегов». Он стонал и корчился.
Затем прямо над головой Хармахиса навис киммериец.
– Эй, Муртан, – проговорил он. – Тебя опять изувечили?
– Я думал, ты никогда не придешь.
– Когда тебя бьют, мгновения кажутся вечностью, – со знанием дела ответил Конан. – А вот когда бьешь ты сам, мгновенья пролетают так, что и не замечаешь.
Он подхватил зингарца за подмышки и водрузил на ноги.
– Это мой человек, – объявил Конан, – я забираю его. Приятно было поболтать, Хармахис.
Он ударил ногой простертого на земле стигийца. Послышался хруст и дикий вскрик.
– Ой, прости, кажется, я сломал тебе ребро, – извинился Конан.
Он быстро пошел по переулку, волоча за собой Муртана.
Тот отплевывался кровью. Губа у него была разбита, под глазом красовался синяк.
– Я нашел одну из наших лошадей, – сообщил Конан. – Случайно.
Он подвел Муртана к коню, которого держала Галкарис, и усадил в седло.
– Скорее. Нам нужно уйти из Луксура прямо сейчас.
Они направились к южным воротам. Конан велел Муртану вытащить из седельной сумки плащ и закутаться с головой.
– Обрати внимание на то, чтобы твое лицо было спрятано как можно лучше, – добавил киммериец. – Проклятый работорговец разукрасил тебя во все цвета радуги.
Муртан отозвался скорбным стоном, однако подчинился приказу. «Чем я, собственно, сейчас отличаюсь от раба? – подумал он мрачно. – Все происходит совершенно так, как и расписывал Хармахис. Я ни за что не отвечаю и просто повинуюсь, когда мне отдают распоряжения. И, о боги, кто мной командует? Какой-то варвар, киммериец, с его дикими представлениями о жизни и смерти, о богах, чести и прочем… Но если бы не он, я бы уже был мертв».
– А еда? – услышал вдруг Муртан собственный слабый голос.
Голос этот дрожал и звучал до ужаса жалобно.
– В седельных сумках, – ответил Конан. – Галкарис – прирожденный воришка. Женщина-воин, женщина-вор – у нее большое будущее.
Галкарис негромко рассмеялась. В этом смехе Муртан уловил грудные нотки: так смеется женщина, которая знает, что возлюбленный рядом и слышит ее.
Возле южных ворот путники остановились. Конан пустился в переговоры со стражниками. Те осматривали путешественников с пристальным интересом. Весть о том, что произошло в храме, уже распространилась по городу, и преступников выискивали повсюду.
– Кто вы? – допытывались у Конана.
– Я навещал родню в Луксуре, – отвечал киммериец. – Со мной моя жена и
