Цинфелина бесило равнодушное отношение киммерийца к его великой любви и к чуду, которое сотворила эта любовь. Конан, разумеется, все это знал – он читал в душе юноши, как в книге, ибо встречал подобное уже не в первый – и нарочно поддразнивал юного графа. Излишняя патетичность может повредить делу, считал Конан.
– Как ты думаешь, – мирным тоном заговорил Конан с Цинфелином, который сидел теперь молча, отвернувшись, и с подчеркнутым вниманием рассматривал волны, – чем на самом деле промышляет эта нежить?
– Забирает души людей, – сказал Цинфелин, не поворачиваясь.
– Зачем?
– Чтобы продолжать… «жить», – буркнул Цинфелин. – По-моему, это очевидно.
– Нет, это не очевидно, – возразил киммериец. – Может быть, они делали это не для себя.
– А для кого? – Цинфелин наконец заинтересовался новой проблемой и обернулся к киммерийцу.
– Возможно, у них есть хозяин. Некто, кому требуются живые души для исполнения каких-то планов.
– Кем бы он ни был, сейчас он утратил большую часть своей добычи, – хмыкнул Цинфелин.
– Это точно, – подтвердил Конан.
Помолчав, Цинфелин предложил:
– Нужно проверить среди моряков. Вдруг кто-то остался в живых? Нам сейчас не помешал бы союзник.
– Союзник, в котором едва теплится жизнь? Понятия не имею, чем бы он мог быть нам полезен, – проворчал Конан. – Разве что тебе нравится возиться с больными и умирающими…
– Терпеть этого не могу, – поморщился Цинфелин. – Но… разве не нужно посмотреть? Сели не ради нас, то ради простого долга?
– Согласен, – сказал Конан.
– Если ты согласен, то зачем все эти рассуждения?
– Чтобы посмотреть, как ты злишься.
Цинфелин покачал головой.
– Наверное, я никогда не пойму тебя, Конан.
Киммериец легко вскочил на ноги.
– Ты и не должен меня понимать. Когда ты станешь графом, тебе придется командовать самыми разными людьми. И большинство из них останутся для тебя загадкой, настолько они не будут похожи на тебя. Привыкай уже сейчас.
Они обошли весь берег, останавливаясь возле каждого погибшего и подолгу осматривая его. Увы, признаки жизни подавал лишь один, но и тот вскоре угас.
Цинфелин выглядел подавленным.
– Я никогда не видел такого количества мертвецов, – признался он. – Это какая-то бойня.
– Попробуем предать их тела огню, – предложил Конан. – Работа долгая и трудная, придется набрать много хвороста и притащить сюда десятка три древесных стволов… Не знаю, как управимся.
Мы вдвоем не управимся, – ответил Цинфелин.
– А мы постараемся, – сказал Конан. – Поверь, дело того стоит. Нельзя оставлять тела без погребения. Мы спасли их души от пожирания – одним богам известно, какова посмертная участь тех, кого поглотит здешняя нежить! – теперь завершим начатое.
Цинфелин нерешительно огляделся по сторонам.
– Ты боишься мертвецов? – спросил он наконец. – Ты суеверен, Конан?
– Ничуть, но я уважаю тех, кто погиб достойно.
– А что будем делать с этими? – Цинфелин указал на лже-рыбаков, валявшихся повсюду.
– Пусть их сожрет море, – равнодушно ответил Конан. – После прилива здесь не останется ни одного трупа. Рыбе будет чем поживиться. Это будет только справедливо.
Остаток дня они валили деревья и таскали их на берег, складывая большой костер. Погибших уложили в ряд, и Цинфелин поджег костер. Пламя сразу охватило всю поленницу. Костер был сложен искусно, а ветер с моря только раздувал огонь. Скоро все умершие исчезли в ревущем пламени.
– Вот и все, – сказал Конан, вновь и вновь ощущая прикосновение невесомых существ. – Они обрели мир и покой. А ты полагал, что это будет невозможно…
– Кажется, ты не признаешь слова «невозможно», – улыбнулся Цинфелин. Он тоже чувствовал умиротворенность.
– Почему? – возразил Конан. – Когда что-то невыполнимо, я так и говорю. Но сложить погребальный костер под силу двум мужчинам, уж поверь мне.
– Верю, – вздохнул Цинфелин.
Они по-прежнему находились на берегу, и башня, где томилась пленница, до сих пор высилась перед ними, такая же неприступная и мрачная, как и в час их прибытия сюда.
С рассветом Конан и его молодой товарищ попытались проникнуть в башню.
– Возможно, на рассвете силы призраков слабеют, – предположил Конан.
Ты знал этого капитана, – сказал Цинфелин. – На что он способен?
– Я знал Гуннара в ту пору, когда он был еще жив, – возразил киммериец. – Тогда он был способен на многое. Храбрец, ни во что не ставящий ни свою жизнь, ни чужую. Мне было хорошо сражаться с ним бок о бок – и я не позавидовал бы тому, против кого он поднял меч! Но то было давно. В те зимы, когда он был еще жив. Кто знает, каким он стал теперь, когда его изменили чьи-то злые чары!
– Я всегда полагал, – нерешительно начал Цинфелин,- что человек, даже после смерти, даже после того, как на него окажет воздействие злая магия, все равно сохраняет какие-то свои прежние качества.
– Не стоит обольщаться, – возразил Конан. – Маги частенько пользуются этим человеческим заблуждением. Но самые опасные демоны обычно принимают облик чьего-нибудь давно умершего ребенка или погибшей возлюбленной. Такие демоны страшнее всего. Они заманивают в ловушку ничего не подозревающую жертву… Нет, Цинфелин. Если тебе явится с того света твоя подруга, будь уверен: самое лучшее, что ты можешь сделать, – это поскорее снести ей голову и присыпать ее раны пеплом и солью.
Подумав немного, он добавил:
– Впрочем, Гуннар был достаточно плохим – с обычной точки зрения – человеком, чтобы предположить, что после смерти он не слишком-то изменился. Так что ожидай худшего, Цинфелин, и не надейся ошибиться.
Они подошли к башне и начали обходить ее кругом.
– Где-то здесь должна быть дверь, – бормотал Конан. – Возможно, она прямо у нас перед носом, а мы ее попросту не видим.
– Но как же мы войдем, если двери нет?
