строю. Они ведь не покинули отряд! Они ведь не сбежали отсюда, унося в качестве награды лишь дерьмо! Нет, они остались со своими товарищами и теперь опять служат с ними бок о бок. Это справедливо. Так должно быть всегда.
Умирают лишь дезертиры, верно?
Это помнил Гуннар. Он не знал, что осталось в памяти у других. Наверное, то же самое.
Во всяком случае, каждый наемник в его отряде твердо знал: их хозяин – господин Кернив, их задача – охранять башню возле пролива, их враг – любой, кто попытается в эту башню войти.
Даже если этот «кто-то» – давний знакомец Гуннара, киммериец Конан.
Глава восьмая
– Смотри! – крикнул Цинфелин, обращаясь к Конану. Молодой граф указывал на море, туда, где в волнах видны были обломки корабля и головы тонущих моряков. – Что там происходит?
– Они погибли или сейчас погибнут, – отвеял Конан. – Корабль затонул, море бурное, волны выше человеческого роста… Лишь немногим удастся спастись.
– И мы не попробуем помочь? – спросил граф.
Конан искоса посмотрел на него.
– А ты не боишься погибнуть сам?
Цинфелин покачал головой.
– Моя смерть будет другой, я уверен.
– Какой?
– Я умру от старости.
– Откуда ты знаешь?
– Видел в волшебном зеркале…
– Никогда не доверяй зеркалам, особенно волшебным, – сказал Конан. – Не доверяй никому. Впрочем, мне можешь верить. Идем.
Они побежали вниз с холма.
Тем временем из поселка вышли рыбаки. Жутко было смотреть, как утлые лодчонки, сражаясь со штормовым ветром и высоченными волнами, что, подобно пастям чудовищ, пытались проглотить людей, бесстрашно плыли навстречу погибающим морякам.
Весла гнулись, люди гребли из последних сил. Моряки хватались за борта лодок, и местные жители втаскивали их на борт. Поднимали они и тех, кто погиб, и скоро их «улов» переполнял лодки.
Тогда они возвращались, сваливали «добычу» на берегу и снова бросались в море.
Одна из лодок, та, что была побольше других, вышла с сетью. Не обращая внимания на шторм, рыбаки забросили сеть и потащили ее. В ней забились, как огромные рыбы, сразу несколько человек, а еще один лежал неподвижно – этот захлебнулся.
Пока киммериец и юный граф приближались к берегу, они успели увидеть, что рыбаки обходят лежащих на песке спасенных людей и над каждым наклоняются.
– Что они делают? – спросил Цинфелин на бегу. – Тебе понятно?
– Слушают дыхание, – ответил Конан. – Проверяют, кто жив, а кто захлебнулся.
Конан был отчасти прав. Отчасти – потому что рыбаки действительно искали живых среди утопленников. Но когда они находили живого, они не пытались сохранить ему жизнь. Напротив, они обрывали эту жизнь.
И когда Конан с Цинфелином очутились на берегу, живых там уже не было.
Странная и жуткая картина открылась непрошенным наблюдателям. Они увидели, как рыбаки с горящими от жадности глазами высасывают нечто из раскрытых ртов утопленников. И как только это «нечто» оказывалось внутри рыбака, румянец вспыхивал на бледном лице, жизнь возвращалась в глаза, улыбка показываюсь на синюшных губах.
– Души! – закричал Конан. – Они забирают их души!
Не сговариваясь, оба бросились на рыбаков с обнаженными мечами. Они отдавали себе отчет в том, что сейчас столкнутся с нелюдями, но стоять и спокойно наблюдать за тем, что вытворяют нежити, у Конана и Цинфелина не было сил.
С громким боевым кличем они набросились на рыбаков. Те сперва как будто удивились такой неожиданности. Конан ударил мечом в спину ближайшего к нему живого мертвеца, который наклонился над умирающим моряком, жадно раскрыв рот в ожидании, пока душа погибающего отлетит и окажется беззащитной. Конану не дано было видеть саму душу, но он заметил ужас в глазах лежащего на песке моряка. Тот находился сейчас между жизнью и смертью, и ему, несомненно, было открыто то, что скрывалось от глаз киммерийца.
Тускнеющие глаза со страхом и неусыпным вниманием следили за нависшей сверху физиономией чужака. Вся поза моряка выражала безнадежность и покорность судьбе.
Когда Конан ударил нежить мечом, киммериец почувствовал, что сталь как будто проходит сквозь густой туман или кисель. Ничего не произошло. Плоть рыбака расступилась перед мечом, а затем сомкнулась вновь как ни в чем не бывало. Пожиратель душ даже не заметил атаки.
Конан выругался. По собственному опыту он знал, что нет такой нежити, которую нельзя было бы успокоить. Нужно только выяснить – как.
Моряк задрожал в последней агонии. Вырвавшийся из рук Конана мародер снова навис над ним. Живой мертвец алчно облизывался, вздыхал и глядел на умирающего с поистине родительской нежностью.
Губы его шевелились. Конан заметил, что рот нежити стал очень красным, как будто тот нахлебался крови, и это яркое пятно еще более резко выделялось на совершенно бледном, землистого цвета лице.
Конан вновь нанес удар, на сей раз целя в голову. Такого нежить, увлекшаяся мечтами о скорой поживе, не ожидала. Со злобным шипением он повернулся к киммерийцу. Бледно-желтая жидкость стекала по виску псевдо-рыбака. Конан оскалился и снова ударил его по голове. Раздался отвратительный звук – как будто разбилась тыква, – и голова нежити развалилась на части. Тело, постояв немного, бессильно рухнуло. Пальцы схватились за песок да так и застыли.
На миг Конану показалось, что он различает какие-то бесплотные тени, что заскользили вокруг него в воздухе. Одна или две даже задели киммерийца – их прикосновение было воздушным и нежным; он уловил слабое благоухание – а затем все исчезло.
Умирающий моряк прошептал:
– Спасибо.
