Она подбежала, стараясь двигаться бесшумно, и остановилась. Конан, переводя дыхание, снимал с трупа острый каменный нож.
— Нужно очистить джунгли от этой пакости, — заявил киммериец. — И я теперь знаю,
как. Посмотри.
Он снял что-то с коры дерева и, осторожно держа пальцами какое-то крошечное существо, поднес к полосе лунного света.
Зонара увидела, что между двух пальцев извивается, яростно пытаясь ужалить, большой рыжий муравей.
— Что это? — удивилась она. — Муравей?
— Именно. Исключительно свирепая и прожорливая тварь. Страшнее зверя нет — будь он только в сотню раз побольше, одолел бы и льва, и тигра… Но у муравьев другое преимущество, Зонара. Их очень много. И если приманить сюда муравьев, здешним негодяям смерть покажется лучшим избавлением.
— Как ты собираешься это сделать? — не уставала удивляться Зонара.
Конан блеснул в темноте белозубой улыбкой.
— Не забывай, Зонара, что в этих краях когда-то меня называли Амра — Лев. Я возглавлял отряды черных воинов, и мы наводили страх на окрестности. Я хорошо знаю здешние обычаи. Мои негры научили меня множеству полезных вещей.
— Но ведь ты — белый, — возразила Зонаpa. — И как всякий белый, ты подвергаешься в этих джунглях большей опасности, нежели любой из черных. Я знаю, что многие насекомые впиваются белым людям между пальцами ног и проникают в их тело, отчего плоть сгнивает заживо. В то время как черный человек может ходить здесь босиком и не бояться ничего подобного.
— Да, мы разные, — согласился Конан. — Но человек, Зонара, везде остается человеком. И я легко нашел общий язык с моими черными собратьями, воинами и бродягами, вроде меня самого. А теперь — хватит болтать. Один из них научил меня отличной штуке. Из трупа этого бедного мерзавца я сделаю превосходную ловушку для муравьев. Скоро их здесь будут полчища.
— А мы с тобой? — ужаснулась Зонара. — Как ты справедливо заметил, Конан, меня не раз приговаривали к смерти, но то была смерть от честной стали или от не менее честной петли. Ну, один разок меня приговорили к четвертованию… но это было всего один раз! А тут — быть съеденной… И добро бы львом или тигром. Все-таки благородные животные. Но оказаться в желудках тысяч, миллионов насекомых! Как я предстану на суд богов? С отрубленной головой в руках — это я понимаю. С отрубленными конечностями? Ну, их можно держать в зубах, на худой конец. Но растащенная на мириады крошечных кусочков… Я погибну окончательно и никогда не смогу обитать в загробном царстве!
— Я что-то не понял, — удивился Конан, — ты собралась в загробное царство?
— Мы все не бессмертны, — рассудительно молвила Зонара. — За долгие годы скитаний и неудач я прочувствовала это сотню раз. Поэтому я в свободное время предавалась благочестивым размышлениям о возможной посмертной участи таких, как я…
— Не желаю слушать! — оборвал ее Конан. — Смерть — это смерть, и нечего о ней думать. Когда придет — тогда и придет. Что будет — то и будет. Кром свидетель, я ее не боюсь! А теперь слушай меня, трусишка. Мы не пострадаем. Когда муравьи приду, мы будем далеко отсюда. На каком-нибудь удобном раскидистом дереве.
— А разве муравьи не умеют лазить по деревьям?
— Им будет чем заняться внизу, обещаю, — сказал Конан и принялся за дело.
Он разрезал живот убитого и разложил его внутренности по траве. Зонару затошнило от их вида, хотя в сероватом свете луны они выглядели еще не так омерзительно — жутко представить себе, как это смотрелось бы при свете яркого солнца!
Затем Копан сорвал несколько цветков с ночной лианы — из тех, что раскрываются только после заката — и выдавил густой сок из цветке, на разверстую рану. По земле распространился сладковатый гнилостный аромат.
— Скоро они кочуют и прибегут, — прошептал Конан. — А нам с тобой пора уносить отсюда ноги.
И они быстро двинулись сквозь развалины и заросли деревьев и кустов. Откуда-то сверху спрыгнула обезьянка. Она обхватила шею Зонары цепкими ручками и прижалась мордочкой к ее щеке.
— Твоя подруга? — спросил Конан, мельком глянув на зверька.
— Ты прав, — не позволила себя смутить Зонара. — Благодаря ей я освободилась и сумела вытащить тебя. Так что свои насмешки можешь оставить при себе. Это отличный зверек! И я с ней не расстанусь, если только она сама не захочет меня покинуть.
Конан проворчал что-то себе под нос, однако от дальнейших высказываний воздержался.
Они покинули руины потерянного города и углубились в чащу леса.
— Ждать будем здесь, — предложил киммериец, устраиваясь па небольшой поляне. — Я посторожу. Впрочем, тебе тоже советую не спать.
— Обезьянка может предупредить нас об опасности, — сказала Зонара.
Конан поднял брови. — Да?
— Да, — упрямо повторила Зонара. — Если она почувствует приближение чужаков, она заверещит.
— Ты уверена? В первый раз слышу о сторожевых обезьянках!
— Я не уверена, — рассердилась Зонара. — Но предполагаю, что это случится.
— Скорее всего, нашим размалеванным друзьям сегодня будет не до нас, — Конан широко зевнул. — Скоро мы услышим их вопли. Можешь
мне поверить.
Зонара неопределенно пожала плечами. Варвар довольно часто оказывался прав, по это, как полагала женщина, еще не повод соглашаться с ним и признавать его правоту.
Прошло несколько часов, прежде чем до слуха обоих беглецов донеслись жуткие вопли. Так кричали бы демоны, если бы повстречали других демонов, еще более страшных, чем они сами. Затем возгласы стали тоньше, тише, жалобней. Одни звучали довольно близко, другие — совсем далеко, некоторые метались по лесу. И все время стучали тамтамы, сперва равномерно, сводящим с ума тревожным стуком, затем — в бешеном ритме, а после и вовсе без всякого ритма. Наконец настала полная тишина. Ни барабанов, ни человеческих голосов, ни демонского завывания.
— Кончено, — сказал Конан и плюнул. — Так им и нужно. Как подумаю, что они хотели принести в жертву своему поганому духу наших девчонок…
— Наших? — иронически переспросила Зонара.
— Ну да, наших, — подтвердил Конан. — Наших, человечьих девчонок. Там, в селении, очень хорошие девушки. Добрые.
— Не в пример мне, — горько добавила Зонара.
— Ты — совсем другое дело, — сказал Конан, обнимая ее за плечи, но она высвободилась.
— Ты меня совсем не любишь.
— Боги, Зонара! Кто говорил о любви? Может быть, ты? Ты всегда находишь себе мужчину в постель, если хочешь, но когда и в кого ты влюблялась?
— Ну, никогда… ни в кого… — В темноте было слышно, что Зонара вдруг всхлипнула. — Но мне бы хотелось… И чтобы кто-нибудь вот так тепло говорил обо мне. Что я добрая. Что я хорошая девчонка.
— Ну, ты ведь действительно хорошая девчонка, — попробовал утешить ее Конан, совершенно сбитый с толку. То она изображает из себя независимую женщину, эдакую амазонку, которой никто не нужен, а теперь проливает слезы оттого, что приятель, с которым она обтяпала не одно воровское дельце, не считает ее достаточно добродетельной.
— Да… и никто не захочет на мне жениться, — продолжала Зонара.
— У тебя слишком уж разноречивые потребности, Зонара. Чего ты хочешь, в конце концов? Выйти замуж и провести всю жизнь на одном месте, в каком-нибудь городе или селении? Или бродить по свету в поисках сокровищ и приключений?
— Не знаю, — вздохнула Зонара и погладила обезьянку, которая прижималась к ней щечкой и, очевидно, пыталась утешить. — Ладно, оставим это.
— Давно пора, — пробурчал Конан. — Идем, посмотрим, как там дела в развалинах.
