западный фасад блистал расписанными и позолоченными статуями английских королей и святых. В соседней долине Авалона, под часто посещаемой паломниками скалистой вершиной, находилось самое святое место Англии – Гластонбери. Здесь, как утверждала легенда, Иосиф Аримафейский посадил свой цветущий посох, давший первые ростки британского христианства. Рассказывали, что здесь собирались рыцари Круглого Стола короля Артура, и здесь же восемьдесят лет тому назад монахи нашли останки Артура и его жены Гвиневеры. Дальше на севере в Малмсбери и Глостере находились четыре епархии[61], а за ними – золотые аббатства долины Северна и Уэльская граница. И совсем далеко на севере, за Линкольном и Керкстедом, лесными аббатствами Раффорда и Ньюстеда, громоздились одинокие цистерцианские обители Йоркширских пустошей – Риво, Биланд, Фонтен, Жерво – монастырские церкви Йорка и Рипона и великая бенедектинская святыня – мощи Св. Кутберта в Дареме.
Будущему королю пришлось сражаться за символ веры, который хранили столь дорогие ему места, охранять и выкупать землю «Outre mer» или Святую Землю. Туда четыре года назад Эдуард отправился в крестовый поход вслед за своим святым дядей, Людовиком Французским, и, командуя армией христианского мира, выиграл благодаря победе над сарацинами в Яффе десятилетнее перемирие и передышку для христианских крепостей в Сирии. Когда он вернулся, ему было тридцать пять лет. Будучи на голову выше своих собратьев[62], Эдуард представлял собой величественное зрелище – идеал средневекового короля. Его прозвали Длинноногим, за необычайно высокий рост, когда он стоял в стременах. Подвиги короля на рыцарских поединках, в борьбе, соколиной охоте и охоте на крупного зверя прославлялись во всем христианском мире. История его юношеской дуэли с атаманом разбойников, Адамом Гудронским, в лесистом ущелье Элтона[63], а также победа на великом турнире или «маленькой войне» в Шалоне, по дороге домой из крестового похода, стали национальными легендами. На своем коне «Фероне, черном как ворон» король мог, как говорили, преодолеть любое препятствие.
Под восточным солнцем волосы Эдуарда, в юности льняные, как у всех Плантагенетов, потемнели, а кожа стала бронзовой. Он отличался превосходным здоровьем, энергией и хорошим чувством юмора. «Никогда, – писал современник, – короля не видели печальным, кроме тех дней, когда смерть настигала людей, дорогих его сердцу». Круглое лицо, кудрявые волосы, большие выразительные глаза – кроткие, как у голубя, когда он доволен, и пылающие гневом, как у льва, когда зол, – маленький властный рот, превосходные зубы, не испортившиеся с возрастом, широкий лоб и крючковатый нос: весь его облик свидетельствовал о способности управлять обществом воинов. Прямой, широкоплечий, с гибкими, мускулистыми конечностями, Эдуард обладал всеми чертами, которыми восхищались его современники.
От отца он унаследовал прищуренный левый глаз и легкое заикание. Однако когда Эдуард приходил в возбуждение, заикание пропадало, и он говорил с такой силой, что мог растрогать людей до слез. Воин с младых ногтей, он прочел немного книг, но умел писать по-французски и, что более вероятно, на латыни, а также переписывался со своим кастильским шурином по-испански. Его мастерство разрешать споры было так же знаменито, как и отвага в бою, и он замечательно играл в шахматы – утонченную восточную игру, привезенную крестоносцами, что доказывает многогранность этого средневекового короля. Эдуард любил музыку и стихосложение, великолепные здания и скульптуру, живопись и иллюстрированные манускрипты. В его домашних счетах упоминаются английские трубачи, уэльские арфисты и немецкие скрипачи, которых он держал у себя на службе. Именно уэльский арфист находился при Эдуарде, когда на него напал убийца- ассасин в Акре, а во время своей последней кампании против Брюса умирающий король остановился на обочине, чтобы послушать шотландских женщин, поющих песни своей родины.
Несмотря на всю его деспотичность, в Эдуарде было что-то благородное и великодушное; «великим духом»
Этими благородными чертами, в противовес вспыльчивости Плантагенетов, Эдуард обязан идеальному браку. Элеонора Кастильская была правнучкой кастильского короля, который привел армии крестоносцев северной Испании к великой победе при Лас Навас де Толоса. Ее отец вернул в лоно церкви Кордову, Севилью и Кадис; сводный брат, Альфонсо Мудрый – покровитель мавританской и еврейской культуры – был одним из первых математиков и астрономов того времени. Дочь крестоносца, Элеонора, сопровождала своего мужа в Акре, где ее нежная забота спасла ему жизнь, когда ассасин ударил его отравленным кинжалом[64]. Любовь Эдуарда к этой благородной, величественной женщине, с длинными темными волосами и спокойными готическими чертами лица (которые мы до сих пор можем лицезреть на ее скульптурном изображении в Вестминстерском аббатстве) стала путеводной звездой его жизни. Их обручили в Бургосе, когда ему исполнилось всего пятнадцать, а она была еще ребенком. Элеонора привила королю мирный нрав, которого Эдуарду так не хватало. Их двор был спокойным и благопристойным местом, свободным от зла и грубости.
За царственной внешностью Эдуарда скрывались грубые манеры военного, которыми славился первый Плантагенет. Эдуард также предпочитал одеваться в простой солдатской манере, носить «робу» и отделанный мехом
Трудолюбивый и методичный, этот франкоговорящий король с английским именем приучил себя к аккуратному ведению дел. Он не любил расточительности и экстравагантности. При маленьком, стесненном в средствах дворе своего отца он терпел унижения, которые сопровождали принца, едва сводящего концы с концами, что убедило его избегать таких примеров. Кроме того, в крестовом походе Эдуард увеличил долги короны, обильно занимая деньги у итальянских банкиров, которые, обойдя запрет христианам заниматься ростовщичеством, сменили евреев-ростовщиков в христианском мире. Вернувшись в Англию, он направил всю силу своего расчетливого ума на усиление своих финансовых прав и максимальное увеличение любой ренты, дохода или службы, которые получала Корона. Ведь он знал, что только с помощью строгой экономии правитель XIII века мог получить, не жертвуя собственной свободой, все, что было необходимо для повышения своего престижа и удовлетворения чувства собственного достоинства: замки, коней и оружие, искусно вышитые вещи и гобелены, драгоценности и скульптуры, пиры и турниры, роскошные пожертвования святым местам, церквам и монастырям.
Первой заботой Эдуарда было стать хозяином в собственном доме. Не опасаясь феодальной знати, он, в отличие от отца и деда, не пытался противопоставить себя ей. Большинство из магнатов[65] были его возраста или моложе, сражались под его командованием против валлийцев и де Монфора, или же принимали участие в сирийской кампании. В жилах четырех из одиннадцати графов текла королевская кровь: это его брат, Эдмунд «Горбун» граф Ланкастера, Дерби и Лестера; кузен Эдмунд граф Корнуолла – сын последнего короля Римлян – управлявший юго-западными землями от Экзетера до Ленде Энда; его зять Джон Бретонский граф Ричмонда; и дядя Вильгельм де Валенс граф Пемброка. Из семи других только Джон де Уоррен, граф Суррея и Суссекса, был старше Эдуарда. Несколькими годами ранее Уоррен фигурировал в драматическом эпизоде, когда его слуги напали и ранили
