Максим перестал петь, и в комнате воцарилась тишина.
Ким была потрясена.
— Массальское древо — какого цвета его бутоны?
— Фиалкового, миледи.
«Как зовут эту богиню?» — хотела спросить она, но не осмелилась. Потому что в глубине души знала ответ.
Имя богини было Ладорита. Золотая. Обожаемая…
В ту ночь Ким не могла заснуть.
Неужели Тонио выбрал ее из множества красоток в купальниках, ухаживал за ней и покорил, повинуясь не романтической страсти, а заранее разработанному плану? Возможно ли, что ей была просто уготована главная роль — как голливудской звезде — в драме царствующей, то бишь президентской, семьи?
Хорошеньких блондинок пруд пруди, но с фиалковыми глазами не так-то много.
И если все это так, то столь горькая правда объясняет многое, и всякие маленькие странности становятся на свои места: почему Тонио настаивал на том, чтобы, выходя на публику, она надевала все белое; почему придавал такое значение ее красоте и молодости, почему воздвиг ее на пьедестал, а сам развлекался со шлюхами…
Она не только его жена, но и своего рода подстраховка его будущей политики после смерти отца, символ национальной веры. Чтобы появляться на людях в случае возникновения беспорядков и усмирять страсти.
В конце концов, ее явление было напророчено: «Она придет с севера»… Ладорита. Любимая в на роде, в то время как сами Дюмены вызывали страх. В том, что их боялись, Ким не сомневалась.
Всего несколько недель назад, во время парада по случаю Дня Национальной Гвардии, на жизнь отца Тонио, бенефиция Тигра, было совершено покушение. К счастью, убийцы промахнулись, но Тонио с тех пор не расставался с револьвером.
— Мы живем в опасное время, котенок, — сказал он Ким.
Он брал с собой пистолет повсюду: в церковь, в гости, на спортивные состязания, на загородные прогулки… По возвращении домой он выкладывал его — заряженный и со взведенным курком — на ночной столик у кровати.
Ким ненавидела этот пистолет, как ненавидела все, связанное с насилием.
Однажды вечером, когда Тонио лег к ней в постель, он положил черный смертоносный ствол на ее живот.
— Убери его! — закричала она. — Убери его подальше от меня!.. Пожалуйста!
Тонио улыбнулся:
— Он никому не причинит вреда, пока не выстрелит.
А потом он сделал странную вещь: взяв пистолет в руки, осторожно просунул его ствол между ее ног. Она вздрогнула от прикосновения холодного металла, который очень медленно проникал все глубже.
Это было жутко… отвратительно… пугающе… Ким словно парализовало. Она лежала в полном оцепенении, наверно, целую вечность, пока ствол пистолета скользил внутрь и обратно словно огромная черная змея. К собственному ужасу, она вдруг почувствовала, как ее сотрясла волна оргазма.
Тонио рассмеялся и вытащил оружие. Оно влажно поблескивало.
— О Боже! — ее колотила безудержная дрожь. — Он заряжен?
— Разумеется, дорогая.
И сунул дуло себе в рот. В какое-то безумное мгновение Ким подумала, что он собирается покончить с собой от стыда за то, что только что сотворил; но вместо этого он облизал его, точно это был леденец, и положил на ночной столик.
— Ты испугалась? — спросил он мягко, но с убийственной улыбкой на лице. — Как глупо! С чего бы мне причинять вред моей любящей… преданной… верной женушке… При условии, конечно, что она остается моей верной женушкой.
С той ночи Ким жила в постоянном страхе.
В течение нескольких недель она думала об уходе от Тонио: заберет детей, свои драгоценности и уедет туда, где он не сможет добраться до нее.
Но где ей спрятаться? Что она будет делать? И как быть с Бетт? Чем больше она размышляла об этом, тем абсурднее представлялись ей эти намерения. Она сомневалась, удастся ли ей добраться хотя бы до аэропорта. Ее замужество, как однажды выразилась Бетт на своем отвратительном французском, было
Все же инцидент с пистолетом заставил ее по-другому взглянуть на многие вещи. Каковы бы ни были ее чувства к Тонио, для народа Сан-Мигеля она по-прежнему оставалась Ладоритой, Золотой Богиней — со всеми вытекающими отсюда обязательствами.
Знания прибавляли силу. А теперь, когда она выучила местное наречие, у нее была возможность непосредственного общения с простыми людьми. Возможность самой открыть для себя тот Сан-Мигель, о котором рассказывал ей Максим.
В сопровождении Селесты она посещала многоквартирные жилые дома, рудники, сельские поселки, с сочувствием и пониманием выслушивая многочисленные жалобы и просьбы, раздавая продукты, деньги, игрушки.
На следующий день в порыве энтузиазма она рассказывала о своих впечатлениях Максиму, желая получить его одобрение. Она и в самом деле почти влюбилась в порывистого молодого поэта — уже хотя бы потому, что в нем было все, чего не хватало Тонио: нежность, теплота, доброжелательность…
Впервые после свадьбы Ким проявляла какую-то независимость, сама решая, куда пойти, с кем встретиться. Тонио был в курсе ее эскапад, но не принимал их всерьез: скорее наоборот, они ему были только на руку.
— Ты гениально придумала с этой поездкой на рудники, дорогая! — Он потрепал ее по щеке. — Потрясающий рекламный трюк!
Ким опустила глаза и подумала о пистолете между ног. Рекламный трюк… Потрясение было еще свежо в памяти.
Ким никогда не рассказывала об этом случае Бетт, заранее зная, какую позицию займет мать: «Не раскачивай лодку, пока не наденешь спасательный жилет». Она постоянно расстраивалась из-за того, что Бетт в любом конфликте неизменно принимала сторону мужа и продолжала обращаться с ней, Ким, как с ребенком, хотя «ребенку» этому уже стукнуло тридцать.
В качестве мелкой мести Ким любила изводить мать, разговаривая в ее присутствии на местном диалекте. Бетт приходила в бешенство, так как терпеть не могла быть в стороне от происходящего.
— Я ни слова не понимаю из этой тарабарщины! — раздраженно заявляла она. — Неужели ты не можешь говорить на английском, как все нормальные люди?
А Ким улыбалась торжествующей улыбкой.
Но внезапно обстоятельства изменились, и даже эта невинная игра потеряла для Ким всякий интерес: Бетт стала прибаливать. Сначала она жаловалась на головную боль, потом на боль в суставах. И всегда-то худая и жилистая, теперь она стала на глазах терять вес, хотя и любила повторять чье-то изречение, что одинаково невозможно быть слишком богатым или слишком стройным. Впрочем, она все-таки обеспокоилась.
— Не знаю, что это может быть, пусик, — сказала она Ким, — но у меня уже нет былой силы и энергии.
— А что говорят доктора?
— Фи! — Бетт презрительно отмахнулась. — Не хочу сказать ничего плохого о Сан-Мигеле, но он
