традиционный, известный всему миру английский юмор на должном уровне. Потому что хотя Кембридж и считался интеллектуальной вотчиной Дарвина, Рассела и Кейнса, из его недр вышли также и прославленные комедийные авторы — Дэвид Фрост, Питер Кук, Алан Беннет — и, разумеется, это произошло не без влияния «Огней рампы».
Нечего и говорить, как завидовал их судьбе Питер Мэйнвэринг!
— По сути дела, нет ничего противоестественного в том, чтобы быть врачом, — утешал он себя, выписывая очередной рецепт успокоительного, — вспомни, ведь Джонатан Миллер тоже был врачом.
Но у доктора Миллера обнаружился и более интересный талант: ему удавалось смешить людей.
Таким образом, Питер практически созрел для жизненных перемен, когда за день до традиционного чаепития в материнском доме брел вверх по Кенсингтон-Черч-стрит, размышляя о ланче и кружке пива в баре. И вдруг кто-то прошептал ему на ухо:
— Тэд Нортрап! — радостно воскликнул Питер. — Старая каналья! Я думал, ты в Адене.
— А я думал, ты в Швейцарии.
— А я думаю, нам надо заглянуть в «Созвездие Лебедя» и тяпнуть по одной-две кружки пива.
— Или по три-четыре.
— Мне всегда нравился этот кабачок, — сообщил Питер, прокладывая путь в тихий уголок. — И знаешь, почему? Это излюбленное место сборищ шарлатанов из Ноттингхилла. Квалифицированных, практикующих шарлатанов. Они встречаются здесь пару раз в неделю и обмениваются профессиональными ноу-хау… Ручаюсь, что и рецептами тоже. И, к моему удовольствию, считают меня своим. А почему бы и нет? Мы ведь из одной команды мошенников! И они, и я притворяемся, что знаем ответы на вопросы, на которые ответов не существует.
Тэд расхохотался:
— Я слышу нотки неудовлетворенности?
— А то нет!
К моменту, когда первая пинта пива подошла к концу, Питер окончательно облегчил душу. Когда друзья приступили ко второй, настала очередь Тэда поносить свою службу в Министерстве иностранных дел. За третьей порцией мужчины впали в состояние легкой задумчивости. Тэд поинтересовался, помнит ли Питер Джима Стокла. Так вот, у Джима есть подружка, некая Салли, которая организовала что-то вроде клуба в «Пастушьей таверне» и хочет превратить его в эдакий балаганчик.
— Песенки… Скетчи… Здорово смахивает на «Огни рампы», где каждому по плечу было любое амплуа, — только аудитория шире.
Сам Тэд ушел из своего министерства и теперь вместе с Джимом и Салли трудился над сценарием спектакля. И они могли бы использовать больше материала, чем у них есть сейчас, если бы…
Когда четвертая кружка была опорожнена, они уже обо всем договорились.
— Ну, тогда пока! — Тэд сжал Питеру руку. — В понедельник, в десять.
— В десять утра? — Питер в это время должен был совершать обход клиники… Слышите голоса? Три миллиграмма. О-о, ваше высочество принц Чарльз? Три миллиграмма… Он не колебался и доли секунды: к черту клинику! — Я приду, Тэд!
— Доктор! — Салли семенила через крохотную сцену к столу, за которым сидел Питер.
«Психиатр. Срочный прием», — гласила стоящая перед ним табличка.
— У меня проблема… — лепетала Салли и столбенела: на психиатре, сидевшем с загробным выражением лица,
— Вы говорите, у меня проблема? — эхом отзывался он.
Так начинался спектакль, на протяжении которого доктор и пациент постоянно менялись ролями. Кто здравомыслящ? Кто безумен? В конце концов с ума сходили зрители — от смеха.
Через несколько недель пьеска стала известна уже всему Лондону под названием «Голый психиатр» (первоначально она называлась «В дебрях разума»). Она не только смешила, но и заставляла публику теряться в догадках: а было ли что-нибудь надето на «той самой» части тела сидящего доктора, скрытой под столом? Был ли он действительно врачом в жизни, как о том болтали?
Питер отвечать на этот вопрос отказывался. Впрочем, когда «Люди со странностями» (так стала называться группа) годом позже были приглашены на телевидение, он признался, что предпочитает писать сценарии для других, а не для себя.
— Моя мать, — объяснил он, — еще кое-как может смириться с тем фактом, что ее сын — писатель. Но с тем, что ее сын — нудист…
Ему и в самом деле страшно нравилось сидеть за печатной машинкой и придумывать сюжеты для еженедельной программы. Это был чрезвычайно плодотворный период: идеи роились в голове, диковинные характеры персонажей рождались в воображении цельными, ярко очерченными. И хотя успех труппы определялся коллективным творчеством, ее двигателем был все-таки Питер. А для него приятнее стука клавиш пишущей машинки были лишь взрывы смеха в зрительском зале.
Питер считал, что настоящий юмор, юмор высокого качества, может сделать личность намного счастливее, чем все наставления Фрейда, вместе взятые. Юмор духовно освобождал человека, облегчал его страдания, доставлял ему радость…
Жизненный путь самого Питера был запутанным и полным борьбы с самим собой. Но со временем он все-таки сумел определить, где сможет принести наибольшую пользу, и резко свернул с накатанной колеи.
Микэниксвиль
— Какова ваша цель в жизни? — спросил он.
— Работать, как и все люди, — ответила она.
— Хобби?
— Вышивать и читать для слепых.
— Какое ваше самое заветное желание?
— Я бы хотела, чтобы все люди на земле жили мирно, без войн.
— Без войн… — хмыкнул репортер. А в блокноте написал: «Грандиозный бюст!!!» Боб Тиллмэн считал, что журналистика должна быть честной.
Кимберли Вест и вправду выглядела очаровательно в белом платьице с воротником-хомутиком, сидя на небольшом диванчике на веранде и застенчиво сдвинув коленки. Метрах в полутора от собеседников за ними сурово наблюдала ее мать.
Бетт Вест ожидала визита настоящего репортера, а не какого-то желторотого мальчишки, только что закончившего колледж. Не то чтобы интервью с «Мисс Битуминозный Уголь» могло стать сенсацией даже для такой газеты, как «Аппалачская хроника», но все же — хотя бы из уважения к угольной промышленности, если уж не к самой Кимберли Вест! — они должны были прислать профессионального журналиста. На этот счет Бетт была весьма щепетильна: тяжелый труд заслуживает внимания солидной прессы.
Но и с этим молокососом следует вести себя любезно — ведь неизвестно, вдруг из него получится какая-нибудь звезда журналистики!
