оттолкнулся от своей шаткой опоры и, расставив руки, словно прыгун в воду, ласточкой устремился навстречу грегсу. Меч, вогнанный в стену, освободившись от веса колдуна, спружинил вверх, и, чтобы сохранить утраченное равновесие, я перенес вес тела на правую ногу...
Опора, державшая меня и Билли, и без того была на пределе, так что неожиданное увеличение нагрузки оказалось последней каплей, пере полнившей чашу. Раздался сухой щелчок, и меч развалился на две половинки, после чего потерявшие опору тела, нелепо размахивая руками, рухнули на землю, где их поджидала стая голодных безжалостных хищников.
Тело...
Это тело было не слишком подходящим – старым и дряблым, но за неимением лучшего приходилось довольствоваться им. Очень редко, можно сказать, практически никогда, сознание смертного пересекало Пальтилойскую грань, за которой лежит область хаоса. Там, за этой гранью, властвует и абсолютное ничто, и томятся в заключении бесплотные оболочки мгдантов – преданных забвению божеств из миллиардов разных миров. Даже если душа смертного переходила запретную грань, не было случая, чтобы удалось ее вернуть, сохранив в целости разум существа, душа которого отважилась на такое.
Но... Но на этот раз вселенная сошла с накатанных рельс и шанс – один на миллиард – неожиданно выпал. И достался он Компоту. Душа смертного пересекла грань и вернулась в старое тело, а вслед за ней протянулась невидимая, но прочная нить, способная через какое-то время (может быть – миллион лет) дать право на возвращение в физический мир тому, что некогда было могущественным божеством, а сейчас являлось лишь осколком тени, не помнящей, кто она есть.
Падение было не столь уж сильным, но беда в том, что мой нос был к этому моменту сломан. Поэтому, соприкоснувшись с жесткой поверхностью земли, пострадавший раньше участок лица послал мощную огненную стрелу боли прямо в мозг. Не выдержав перегрузки, я на короткое время отключился. А пришел в себя, все уже было кончено.
Битва отгремела, вокруг было много крови, и хаотично валялись куски свеженарубленного крокодильего мяса. А в самом центре этого хаоса, недоуменно оглядываясь, стоял мокрый от чужой крови Компот с таким видом, будто намеревался спросить, что здесь, собственно говоря, происходит.
– Очень, очень впечатляет! – В интонации Билли чувствовалось искреннее, ненаигранное восхищение.– В жизни ничего подобного не видел. И если бы мне сказали, что такое возможно, все равно бы не поверил.
Пораженные до глубины души трибуны некоторое время хранили немое молчание, а потом взорвались таким ураганным ревом, что у меня заложило уши.
– Ясли собираешься продолжать свое звездное представление, нужно выжать из этого успеха максимум возможного,– встрепенулся мой вечный спутник.
А ведь действительно! Не знаю уж, что сделал Компот с несчастными крокодилами, но не воспользоваться плодами его мясоразделочных трудов было бы крайне неразумно. Тем более что сам колдун находился в состоянии, очень близком к прострации, а публике... А публике всегда нужны герои и сильные эмоции.
– Пойдем со мной,– прокричал я Билли, вставая и направляясь к оглушенному старику.
В моих словах было столько уверенности, а походка была такой решительной, что толстяк не стал задавать глупых вопросов, для чего все это нужно, а просто встал и сделал то, о чем его просили.
Накал страстей стал постепенно спадать, когда я подошел к устроившему кровавую резню старику, взял его скользкую от крови ладонь в свою и жестом рефери, объявляющего победителя в матче за звание чемпиона мира по боксу среди супертяжеловесов, взметнул его руку вверх...
На этот раз публика взорвалась таким непередаваемым шквалом воплей и аплодисментов, что я не только оглох, но и ощутил серьезное давление воздуха на грудную клетку. Встаньте во время рок-концерта рядом с трехсот ваттной колонкой – и вы поймете, что я имею в виду.
Подошедший Билли (успевший выдернуть из стены меч) тоже взметнул руки вверх и, поворачиваясь в разные стороны, издал протяжный боевой клич. Наверняка этот дикий рев был никому не слышен, растворившись в гуле тысяч голосов, но и по виду толстяка можно было догадаться: воин, потрясая оружием над телами поверженных врагов, извергает из своих легких клич победителя. Мы с колдуном тоже медленно поворачивались, давая возможность всем и каждому увидеть окровавленные лица новых кумиров толпы.
Это был триумф. Самый настоящий триумф, достойный не рядового полуфинала (читай – пятого раунда), а чемпионского титула. Звездный час, нечасто выпадающий не каждому истинному герою – даже такому, о котором в народе слагают легенды. В этих сказаниях с годами грань между правдой и вымыслом стирается, и в памяти поколений остается красивая сказка, в которую все-таки хочется верить.
Все три гладиатора, стоящие с высоко вскинутыми вверх руками, в равной степени заслужили восторг и признание публики. Билли убил «братьев-близнецов» – шрадха и амкараджса, я уничтожил маала и, отдав без остатка чуть ли не всю' жизненную энергию», чудесно исцелил (поднял из могилы) обоих своих соратников, а Компот непонятно каким образом истребил целую стаю проворных крокодилов.
В общем, что говорить: мы совершили невозможное, выстояв пять долгих кровавых раундов, и тот восторженный рев, который все никак не стихал, был данью восхищения прекрасной игре смертельно уставших актеров. Это лишний раз подтверждало: чем бы ни закончилась битва, она войдет в историю этого мира.
Уверен – если бы прямо сейчас принимали ставки на исход сражения, подавляющее большинство зрителей, не задумываясь, поставили бы на нашу команду. После того как Компот уничтожил стаю грегсов, уже никому из присутствующих не могла показаться слишком смелой мысль о нашей победе в общем зачете.
Но ставки были сделаны, карты розданы, правила установлены. Именно в этот миг ослепительного блеска лучей славы, окруживших наши головы призрачным ореолом, я вспомнил про мерзкого Фромпа и про седьмой раунд, в котором все должно решиться.
– Все должно решиться,– задумчиво пробормотал я себе под нос, повернувшись лицом к королевской ложе.
К этому времени накал страстей пошел на спад, трибуны начали успокаиваться, поэтому я не смог отказать себе в маленьком удовольствии поддеть короля, в очередной раз подняв планку настроения толпы на несколько пунктов.
