Философы Древней Греции

The Function of Reason.

24 «Государство», VI, 507 ff. На завершающее утверждение Сократа, что добро «находится за пределами и бытия, и познания и властвует», Главкон отвечает «О, Аполлон! Какое демоническое преувеличение!»

25 Яснее всего утверждение, что идеи являются границами, сформулировано в «Федоне», в том месте, где Сократ рассказывает о «новом методе», к которому он перешел, когда наука перестала его удовлетворять. «Федон», 100A ff.

26 Возможно, трудность с эйказией в том, что на этом уровне присутствует слишком много упорядочивающих структур, они наслаиваются одна на другую и в итоге становится почти невозможно отделить их друг от друга. О своеобразной «рационализации» мифа, которую проводили Платон и Аристотель, выясняя, что именно породили мифы, см.: «Федр», 299C ff.

27 Я пытался изложить это яснее и подробнее в своей книге Plato on the One.

28 Например, мы гораздо охотнее говорили бы о «принципе сохранения» или «законе энтропии», чем о «первом двигателе» или «наивысшей по ценности идее», но место и функции этих понятий, возможно, одни и те же.

29 Прокл в своем «Комментарии к «Тимею» Платона» (написанном в V веке н. э.) упоминает, что Крантор иллюстрировал ту часть этого диалога, где говорится о «слове-душе» (35A ff), диаграммой в форме буквы лямбда. То, что Платон сам часто использовал термины родословного древа при описании отношений между понятиями и строил достаточно сложные классификационные схемы путем многократного последовательного деления классов на пары подклассов, позволяет с очень большой вероятностью предположить, что диаграммы-треугольники применялись и в самой Академии. Подробнее об этом см. мою статью Logical and Mathematical Symbolism in the Plato Scholia.

30 Объединяющая «одна наивысшая идея» вылядит по-разному в разных дискуссиях. В «Пармениде» она названа «Одно», в «Пире» – «Прекрасное», в «Государстве» – «Добро», как на рисунке 1, в «Филебе» три «отличительных признака» Добра – «Истина, Симметрия и Красота» («Симметрия» здесь – нечто вроде определенного структурного единства, которое «Одно» придает идеям, участвующим в нем и в совокупности составляющим «Многое»). В конце своей жизни Платон прочел большую «Лекцию о добре», из которой сохранилось лишь несколько отрывков, записанных слушателями; она была профессионально- научной и математической (к разочарованию большей части слушателей), и одним из ее основных тезисов было то, что «существует только одно Добро». Конечно, по-другому быть не может, если «Добро, Истина и Красота» – одно и то же, что всегда утверждали платоники.

31 Эта четырехчастная структура рассказа о добре рассматривается в моей работе Plato for the Modern Age. Соотношение частей рассказа друг с другом и их адреса в книге показаны ниже:

32 Приведенный далее пример основан на главе II книги B r u m b a u g h R.S. and L a w r e n с e N.M. Philosophers on Education, где автор в первый раз применил таким образом «Разделенную линию» Платона.

33 Начиная с поздних сократовских диалогов («Горгий», «Менон» и др.), Платон включал в свои сочинения мифы. Видимо, он делал это по двум причинам: во-первых, миф может представить понятия более живыми и яркими, тогда как абстрактная аргументация на это не способна; во-вторых, похоже, что религиозная интуиция людей является свидетельством существования какого-то врожденного чувства, позволяющего людям «угадывать», что такое добро. (Таким образом, Платон, в противоположность софистам, считал, что религия, если она верно понята, интуитивно знает важные истины, и по этой причине в его философии должно было найтись место и для нее.) Тема «космической справедливости» занимает центральное место в завершающем диалог «Горгий» мифе о последнем суде и в мифе про Эра, которым завершается «Государство». Исследование того, как новейшие научные открытия совмещаются с общим принципом господства ценности над мировым порядком (это одна из тех важных проблем, которые рассматриваются в «Тимее»), является античным аналогом некоторых современных дискуссий о том, как соотносятся наука и религия или богословие (это обсуждает, например, Уайтхед в Science and the Modern World).

34 Перечень возможных видов нарушения равновесия человеческой души служит Платону чем-то вроде таблицы-определителя типов характера и личности. Эта таблица имеет разные варианты в разных контекстах: иногда Платон признает 3 типа структур души, иногда 5, иногда 9, иногда 12, а один раз заявляет, что, возможно, их 81 или 729. Но во всех случаях классификация проводится по двум признакам одновременно – мотивации (тому, какая из «трех частей души» является господствующей) и уму (тому, какого уровня ясности знания способна достичь данная душа). Одна из этих таблиц вылядит так:

Другие подобные схемы сочетаемости даны в форме диаграмм и обсуждаются в моем PMI.

35 Эта разница между действующими стандартами и такой «добродетелью», которая нужна в хорошем обществе, несомненно, один из тех фактов, которые Платон хотел особо подчеркнуть в своем рассуждении (в книге V «Государства») о том, каким были бы отношения собственности, заключение браков, обучение детей и высшее образование, если бы все это осуществляли «такие хранители, как те, кого мы описали». Из всего «Государства» это место меньше всего относится к философии и больше всего обратило на себя внимание шокированных читателей. Даже сейчас не совсем ясно, какое намерение было у Платона, когда он писал это, и в какой степени, по его замыслу, читатель должен был принимать всерьез подробности этого описания.

36 В этой связи см. исследование «Государства», выполненное N.R.P. Murphy. Книгу IX Платон начинает заключением к той части своего труда, в которой он отстаивает внутреннюю ценность справедливости, а затем приводит доказательство того, что жизнь справедливого человека содержит больше удовольствия, чем жизнь несправедливого, так что ее следует предпочесть, даже если руководствоваться одной любовью к наслаждениям. Аргументы, которые выдвигает Платон в этом месте своего сочинения, приведены выше в тексте нашей книги.

37 См.: S t e w a r t J.A. The Myths of Plato (Стюарт) и другие работы о религии у Платона.

38 См.: K i t t o. The Greeks, где автор, рассуждая о Спарте, убедительно показывает: греки считали, что функция города – ставить человека в такие условия, чтобы он был гражданином определенного, заранее установленного типа. Эта же идея чувствуется в том периодически возникавшем требовании от граждан нерассуждающего патриотизма, которое отметил Фукидид в своей «Истории». К тому же самому заключению, хотя и на основе совершенно противоположных предпосылок, пришли софисты (Фразимах, Антифон, Критий и другие), для которых государство было «условностью», а «правосудие» – всего лишь осуществлением власти правителя.

39 По этому принципу классифицируются «типы государства» в книгах VIII–IX Платонова труда «Государство». Истинная аристократия (правление лучших) имела бы правильный идеал – общее благо, которое было бы целью образования и политики; тимократия (общество, в котором любят почет и которое находится под управлением военных руководителей) ставит себе целью мощь нации; олигархия (правление малочисленной экономической верхушки общества) заменяет верную цель другой – богатством общества и высоким уровнем жизни; демократия (под которой Платон имеет в виду народовластие афинского типа с общим собранием горожан и постоянным референдумом) не имеет постоянной политики, но в той мере, в какой ее действия последовательны, нацелена на увеличение свободы отдельного человека; и, наконец, тирания имеет целью исполнение личных желаний тирана (который ни за что не захотел бы стать тираном, если бы уже не был безумен).

40 Разумеется, совершенно невероятно, чтобы Платон, который начал заниматься политической проблемой «государство и человек» в связи со смертью Сократа, двадцать лет спустя отдал гражданина и как обладателя прав, и как живого человека в полную власть государству. В некоторых толкованиях его работы «Государство» подразумевается, что в ней Платон именно так и поступил, но при этом оказываются забыты роль «согласия управляемых» в определении умеренности из книги IV «Государства» и роль прав отдельного человека в принятии решения, что функции людей в обществе должны соответствовать их индивидуальным интересам и способностям, а это центральная тема книг II–VII «Государства».