— Дурак, — оборвал его майор, — дурак. Неужели ты не понимаешь, что Володька сейчас для тебя сделал? Ты еще обижаться надумал? Ну вот я тебя сейчас успокою. Во-первых сегодня же копия записи твоего разговора с полковником будет отправлена ему с припиской — если, мол, что-то случиться с тобой или с твоей матерью — то эта запись ляжет на стол — военного прокурора России. Далее — чуть погодя, когда все немножечко отшумит, вторая часть пленки с записью сцены убийства будет отправлена в два адреса — в английское посольство и в наши следственные органы. Таким образом попробуем отвести и от тебя обвинение в убийстве. Останется тем не менее дезертирство. А это говорит о том, что путь на родину тебе заказан до конца твоих дней, — майор тяжело вздохнул.
— Но как же быть, что же я там-то делать буду? — отчаянно вздохнул Тимофей, — я ж ни слова ни на каком языке, кроме русского, не знаю.
— А тебе и не надо, — продолжал инструктаж Володя, — у нас осталось минут десять, не больше, — и мы в аэропорту. А там мы успеваем прямо на варшавский рейс. Имей в виду — если вы летишь — твое счастье. Если нет — мы уже ничем не сможем тебе помочь Поэтому соберись, не нервничай, иди спокойно, И запомни, что я тебе сейчас скажу. Твой паспорт на имя Михаила будет действителен максимум три месяца. Он сделан на украденном бланке. Есть такая группка в Министерстве иностранных дел — они воруют эти бланки, продают их по дикой цене — вот как тебе, а потом, месяца через три, — это максимум, — а, может быть, и раньше, делают сверку и заявляют о пропаже. С этого момента все номера и серии указанных документов передаются на все таможенные посты как в России так и за рубежом. Это значит, что через три месяца, а может быть и раньше, как только ты где-то предъявишь этот паспорт — тебя немедленно арестуют. Значит, все, что я тебе сейчас скажу, ты должен успеть сделать до этого момента. А именно: если тебе удастся все — таки вылететь в Польшу, ты отправляешься в отель «Одеон» в Варшаве — там находишь пана Войтека из рецепшен и передаешь ему привет от Мишки-китайчика. Он тебе поможет на первых порах. Ну вот и все. Теперь забываешь навсегда свое старое имя, адрес своей матери, а также номер телефона Вадима и мой. Все понял, все запомнил?
Тимофей кивнул головой — он действительно запомнил все, что сказал Владимир — до последнего слова. Видимо у него просто включилась какая-то сигнальная система в мозгу — какая-то программа, заложенная в него природой на случай если надо выжить, — и он включился в этот процесс выживания на все сто процентов. Он не задал ни одного вопроса, только внимательно посмотрел на своих друзей и сказал:
— Если выживу — свечку поставлю.
Через несколько минут машина затормозила у аэропорта Шереметьево.
— Так, — скомандовал Володя, — помогаю в последний раз. Давай паспорт и деньги — сейчас попробую купить тебе билет, — и он ушел.
Его не было минут пятнадцать. За это время ни Тимофей ни майор не проронили ни слова. Но им казалось — что на самом деле они разговаривали. Тимофей вдруг начал беспокоиться — а вдруг сейчас произойдет какая-нибудь глупость и, например, не будет билета на ближайший рейс.
Майор почувствовал его нервозность и сказал.
— Расслабься, билет есть, мы уже по телефону спрашивали. Жди.
И действительно, через некоторое время появился Володя с билетом и паспортом и сказал:
— На, держи. Сейчас ты входишь в зал, поднимаешься на второй этаж, проходишь регистрацию, проходишь паспортный контроль, лицо спокойное, не нервничаешь, а мы будем где-то там рядом, если с тобой что-то случится — мы по крайней мере это увидим — так что не волнуйся, передачку принесем. Ну а теперь пошел, — Володя распахнул дверцу автомобиля и Тимофей, последний раз посмотрев в глаза Володе и майору, вышел из машины не попрощавшись и зашагал в сторону аэропорта. Он ни разу не обернулся.
Я положил свои документы на стойку перед таможенником — он машинально притянул их к себе, сказал:
— Сумку ставьте на транспортер.
— У меня нет багажа, — ответил я.
Таможенник поднял на меня глаза:
— Как это — нет?
— Да, вот, лечу налегке. Говорят, там, в Польше, все можно купить.
Таможенник невесело улыбнулся.
— Говорят.
Потом проставил печать на декларацию. Забрал себе справку об обмене валюты, вернул мне паспорт:
— Счастливого пути, — и занялся следующим человеком из очереди.
Мои руки практически не дрожали — и я сам удивлялся, насколько я спокоен. Это было просто какое- то дурацкое спокойствие, хотя внутри у меня все дрожало, но так же легко и спокойно я прошел регистрацию билета на самолет, выбрав салон для курящих, потом положил свой паспорт на стойку пограничника — тут уж у меня внутри удары сердца отбивали барабанную дробь — но каким-то чудом лицо мое было лицом человека абсолютно лишенного проблем.
Погранец долго вертел в руках мой паспорт.
— Первый раз за границу? — спросил он.
— Да, первый, — ответил я сдержанно и в меру радостно — как и подобает советскому гражданину, наконец-то собравшемуся узнать — а как там за кордоном.
— Цель поездки?
— Туризм.
— Ваучер имеется?
— А как же.
— Направляющая сторона?
Я забеспокоился — не слишком ли много вопросов. Но виду не подал. Направляющую сторону по ваучеру я вызубрил и мог бы ответить даже спросонья:
— Селена-тур.
Пограничник еще немного помолчал, потом брякнул печатями, что-то проставляя в моем паспорте, и наконец протянул мне его со стандартным пожеланием:
— Счастливого пути.
Я не верил сам себе — до вылета оставалось еще сорок минут — и чтобы хоть чем-то забить их я начал слоняться от киоска к киоску в зоне беспошлинной торговли Шереметьево. Расслабиться я все еще не мог — мне казалось что в последний миг может что-то произойти, например, меня узнает кто-то. Или меня снимут с самолета, и даже когда наш лайнер оторвался от земли — и я увидел уплывающие в даль зеленые волны березовых рощ, — даже тогда я еще не верил, что мне удалось вырваться из переделки, в которую я попал. И даже когда самолет приземлился — уже в Варшаве — я все еще не верил, что самое страшное — позади. Мне казалось, что вот сейчас с трапа самолета меня снимет Интерпол — но мной совершенно никто не интересовался — я так же легко, как и на вылете в Москве прошел паспортный контроль, предъявив свой ваучер, так же спокойно на вопрос пограничника в каком отеле остановлюсь, ответил:
— «„ОДЕОН“», — и пограничник, посмотрев на меня с уважением, ибо это был роскошный пятизвездочный отель, в котором в ту пору русские почти не селились, а, значит, я был не мешочник, а богатый нормальный человек, немедленно отдал паспорт, и вот я попал в здание аэропорта — новенького, красивенького аэропорта Варшавы и застыл в оцепенении.
Да, я вырвался из России. Да, все концы были обрублены. И полковник с его интригами, и заботливый майор, и Кевин с перерезанным горлом — все это осталось где-то там, далеко и все это уже не касалось меня. Я теперь — новый человек по имени Михаил, но черт меня побери, если я знаю, как мне дальше жить.
Вокруг меня кипела какая-то жизнь, мимо проходили сосредоточенные люди, говорившие на непонятном мне языке, пару раз подходил какой-то мужик и, заглядывая искательно мне в глаза, однотипно спрашивал:
— Такси? Такси? — с ударением на первом слоге.
