но услышав звук спускаемой воды, поняла, что времени нет.
Испытывая определенные сомнения, Лейни бросила кошелек в отверстие, под которым стояла большая плетеная корзина. Очевидно, обычные мусорные ведра были недостаточно хороши для постоянных клиентов «Ритца». Убедив себя, что поступила правильно, Лейни вышла из туалета и направилась в зал, где ее сестра увлеченно беседовала с людьми за соседним столиком. Лейни решила, что это родители кого-то из учеников сестры.
Она отодвинула свой стул и уже собралась сесть, когда краем глаза заметила кое-что и застыла как каменная.
Нет, это был не таракан.
Это было… кое-что получше.
Лейни скосила глаза вправо. Потом влево. Потом опять вправо.
Затем не задумываясь незаметно дернула рукой и столкнула с соседнего стола чек — вместе с сияющей золотой карточкой, лежавшей поверх него, — на пол под стол.
Мысленно повторяя себе, что поступает нехорошо, она все же села, ногой подтолкнула счет подальше под стол и, наклонившись, сделала вид, будто подбирает салфетку. Ощутив между пальцами гладкий пластик карточки, она сжала ее, на мгновений прикрыла глаза и стала молить богов кредиток о прощении за то, что собирается совершить.
«Свидетель мне Бог, я больше никогда не буду голодать», — мысленно поклялась она, выпрямляясь и крепко сжимая в руке золотую карточку. Нет-нет. Не тот фильм.
Лейни потрясла головой и подкорректировала обещание. Бог ей свидетель, она компенсирует затраты этому — она посмотрела на золотой «Американ экспресс» — Джексону Данфорту-третьему. Да, она вернет ему деньги, чего бы ей это ни стоило. Хотя, если судить по имени, он и не заметит исчезновения лишней сотни баксов…
Сунув карту в черный футляр для чеков, Лейни поймала взгляд официанта и многозначительно посмотрела на стол. Если официант вернет карточку до того, как мистер Большая Шишка и его малолетняя приятельница вернутся из туалета, никто и не узнает, что она сделала. Кроме нее самой, естественно. Лейни заставила себя улыбнуться, когда Триш представила ее паре за соседним столиком. Они оживленно поболтали о погоде в Сиэтле и сравнили ее с погодой в Южной Флориде. Все со смехом пришли к выводу, что, да, лето во Флориде жаркое, и что, да, на северо-западном побережье Тихого океана очень часто идут дожди. А потом наконец-то появился официант. Лейни наблюдала одновременно и за ним, и за входом в ресторан.
Она обнаружила, что надеется на нечто, на что никогда не надеялась. «Пожалуйста, пусть у него заест молнию», — взмолилась она и поморщилась. Господи, как же низко она пала! Разве мало того, что она — на время, мысленно добавила Лейни — украла у бедняги карточку? Нет, ей хочется, чтобы Он получил телесные увечья.
«Тогда пусть он подольше посушит руки».
Лейни едва не подпрыгивала, глядя на неспешную походку официанта. «Быстрее!» — хотелось ей крикнуть, но она сдержалась.
— Большое спасибо, мисс…
Официант взвизгнул, когда Лейни вскочила со стула и выхватила у него папку как раз в тот момент, когда он стал раскрывать ее, чтобы прочитать имя на кредитке. Проклятие, времени мало.
— Пожалуйста, — ровным голосом ответила Лейни, не обращая внимания на удивленные взгляды сестры и официанта.
Она поставила на чеке размашистую подпись, щедро добавила целых двадцать процентов чаевых и подсчитала общую сумму, чтобы знать, сколько нужно будет вернуть, когда позволит ее материальное положение.
Затем незаметно вернула кредитку на место. Она снова наклонилась и выпрямилась, и на этот раз под салфеткой у нее был чек мистера Данфорта — она собиралась небрежно бросить его на стол и сходить в туалет за кошельком. Зачем оставлять его там, если проблема с оплатой решена.
Кто знал, что преступная жизнь связана с частыми походами в туалет?
— Извини, мне снова нужно в дамскую комнату. Что-то мне нехорошо от козьего сыра, — сказала она сестре, прижимая руку к животу и делая такое же лицо, как в рекламе эспумизана.
— Дать тебе тамс? — спросила Триш и нырнула в свою огромную сумку.
— Нет, спасибо. Я… гм, встретимся в холле через минуту, — сказала Лейни.
Она отодвинула стул и встала, прижимая к себе салфетку с чеком, повернулась и увидела, что мистер Данфорт со своей спутницей уже рядом. Надо было срочно избавляться от чека, пока он ничего не заметил, поэтому она неуклюже попятилась и бросила все — салфетку и чек — на его стул. Путь гадает, как он там оказался, зато не застигнет ее с уликой в руке.
Лейни перебросила ремешок сумки через плечо и разгладила брюки.
Гордо вскинув голову, не оглядываясь, она пошла к выходу. Если ей удастся выудить кошелек и уйти, этот кошмарный вечер можно будет считать оконченным.
Тяжелая деревянная дверь даже не скрипнула, когда Лейни потянула ее на себя. Она осторожно переступила порог, как будто ожидала внезапного нападения. Убедившись, что в туалете царит тишина, она сделала еще один шаг, потом еще один и приблизилась к корзине, в которую бросила свой кошелек.
Морщась от отвращения, она заглянула внутрь.
Каждый раз, когда кажется, что ниже пасть нельзя… она падает ниже.
Год назад ничто не заставило бы ее рыться в мусорной корзине. Даже если бы она уронила стодолларовую банкноту, она все равно не полезла бы туда.
Это, решила Лейни, наказание за уверенность — пусть и кратковременную, — что она заслужила такую хорошую жизнь.
Теперь плакать поздно. Она пережила удар и теперь должна жить с последствиями.
Лейни закрыла глаза — ей было противно смотреть на то, что она собиралась сделать — и сунула руку в мусорную корзину.
— Там только бумажные полотенца, — пробормотала она самой себе, пытаясь нашарить кошелек.
В какое-то мгновение ей показалось, что она нащупала кожу кошелька, но потом стало ясно, что это обычный мусор, и она оттолкнула его. Закусив нижнюю губу и приподнявшись на цыпочки, она запустила руку поглубже.
Вот он. Это его уголок. Еще чуть-чуть.
Ее пальцы сомкнулись на кожаном кошельке именно в тот момент, когда дверь туалета открылась. Она поспешно выпрямилась и отскочила, однако при этом ударилась рукой о диспенсер для жидкого мыла.
И сразу стало ясно, что она оказалась недостаточно проворной, потому что позади прозвучал знакомый голос:
— Чем это ты тут занимаешься?
У сестры какие-то проблемы.
Триш Миллер покосилась на женщину, сидевшую на пассажирском сиденье. Да, она знает Лейни не так хорошо, как хотелось бы. Но откуда взяться близости в отношениях с человеком, который живет по другую сторону континента и наведывается раз в несколько лет? К тому же их никогда не связывали прочные сестринские узы. Они даже выросли отдельно и познакомились, когда Триш уже было за двадцать. Общим у них был только отец, и судя по тому, что Триш наблюдала в течение многих лет, у ее младшей единокровной сестры имелись какие-то нерешенные проблемы с ним, в результате чего оба осторожно кружили вокруг друг друга, стоило им оказаться в одной комнате.
Триш ощущала странную смесь угрызений совести и благодарности, когда размышляла о тех различных условиях, в которых выросли они с Лейни. Ее мать забеременела от красивого моряка, стоявшего в Джексонвилле — не имело значения, что он окончил школу только потому, что спал со своей учительницей английского. Та имела определенное влияние на других учителей и смогла обеспечить ему необходимое количество проходных баллов для получения аттестата. Не имело значения и то, что он записался в ВМФ коком, полагая, что если отправится в кругосветное путешествие за счет государства, то не надо будет много думать. Он не предполагал, что может полюбить службу или что ему понравится быть коком. Он также не предполагал, что обрюхатит первую встречную девушку по приходе во Флориду.
Мама Триш этого тоже не предполагала. Но когда симптомы беременности стали очевидными, Линда Ли Мабри сделала то, что считала наилучшим для своего ребенка. Она заявила Карлу Эймсу, что не выйдет за него.
Родители Линды Ли поступили совсем не так, как в историях о дочери, которая принесла в подоле. Они не прогнали ее из дома, и не принуждали выйти за нелюбимого, и даже не пытались выдать малыша за собственную ошибку середины жизни. Вместо всего этого они радостно встретили появление на свет своей внучки, игнорируя многозначительные взгляды соседей, с которыми встречались в церкви и в магазине. Вскоре «позор» их дочери был забыт.
Пять лет спустя Линда Ли вышла замуж и родила еще двоих детей, мальчишек. Отчим относился к Триш не иначе, как к благословению, то есть так же, как ее мать и дед с бабкой. За это Триш была благодарна.
У Лейни все было не так хорошо, хотя никто из семейства Триш не знал всей истории. Однако это не мешало им строить предположения.
Знали же они только то, что Карл Эймс очень долго прослужил во флоте, и его даже не повысили до офицера четвертого класса. Из Джексонвилля он перебрался в Виргиния-Бич, потом в Сан-Диего, потом в Бремертон, Вашингтон, где снова обрюхатил местную девушку. Но та в отличие от Линды Ли ответила «да», когда Карл предложил ей «все исправить» и выйти за него. В то время Карлу было двадцать восемь — достаточный возраст, чтобы научиться пользоваться презервативом. Однако он, очевидно, не знал о последствиях незащищенного секса. А как еще можно объяснить то, что Карл еще до тридцати ухитрился стать отцом двоих нежеланных детей?
Судя по тому, что удалось разузнать Триш, Карл Эймс не проявил снисходительности и не взял на себя ответственность за зачатие другой дочери, однако, когда у шестилетней Лейни умерла мама, он не пытался сбагрить ее своим родителям или кому-то еще. Правда, это не может служить большим утешением, если ты вообще нежеланный ребенок, — Карл без колебаний заявил об этом своей младшей дочери вскоре после смерти ее матери.
Триш свернула на дорогу, ведшую в ее жилой массив. Она хорошо помнила — и очень живо, как будто события произошли всего неделю назад — первое Рождество после приезда Карла и Лейни в Нейплз. В тот год Триш и ее нынешний муж Алан только начали встречаться. Утро Рождества они провели с его родителями, середину дня — с ее матерью и родителями матери. Когда они с Аланом, распаковав многочисленные подарки, сытые и довольные, лежали в обнимку на диване, мать из кухни позвала Триш и предложила ей навестить отца. «В конце концов, сегодня Рождество», — сказала Линда Ли.
И Триш, которая много лет переписывалась с Карлом и в течение двадцати пяти лет исправно получала от него открытки на день рождения и Рождество,
