Имя Конопки я привожу специально для того, чтобы показать, что не все польские радикалы относились так неприязненно к Домбровскому и легионам, как Сулковский. С той минуты, как польская армия в Италии стала свершившимся фактом, многие эмигрантские радикалы немедленно заявили о своем вступлении в нее, отложив покамест давние счеты и споры о социальном облике будущей Польши. Казимеж Конопка был не единственным якобинцем в штабе легионов, кроме него, к ближайшим соратникам Домбровского принадлежали: братья Ян и Людвик Дембовские, Гамилькар Косинский и Клеменс Либерадский, один из основателей парижской Депутации.
По мере того как легионы крепли, изменялась и позиция ведущих идеологов Депутации. Легионы генерала Яна Генрика Домбровского, имеющие опору в мощной организационной базе Итальянской армии и возглавляемые опытными военными специалистами, оказались предприятием более солидным и более обещающим, нежели вольница «военной конфедерации» в Валахии под командованием самозванного «главнокомандующего коронными и литовскими армиями» генерала Ксаверия Домбровского. В результате постоянных слухов о новой войне с Австрией ослабевали и сомнения географического плана. Победный ореол Бонапарта придал надеждам на то, что легионы пробьются в Польшу, весьма реальные очертания. В среде эмиграции начали верить, что будущий строй освобожденной родины определяет те, кого поддержат итальянские легионы. Так что Депутатской партии приходилось менять свою политику. Бывшие противники итальянских легионов начинают яростную борьбу за политическую радикализацию уже сформированных легионов и за то, чтобы вырвать их из-под влияния умеренного Агентства.
На практике это означало по-прежнему борьбу с генералом Яном Генриком Домбровским как «человеком Выбицкого и Бара». Позицию Домбровского старались прежде всего поколебать тем, чтобы провести на командные должности как можно большее число офицеров продепутатской ориентации. Покуда эту новую политику проводили на расстоянии – из Парижа, Венеции, Дрездена, где сосредоточены были основные массы беженцев, – она еще не была для Домбровского особенно опасной. Ситуация обострилась только тогда, когда много поляков из Венеции, покинувших этот город из-за военных действий, перебрались в Болонью, где размещались легионы, и в Милан, где находилась штаб-квартира французской армии.
Отношение венецианских поляков к Домбровскому было особенно агрессивным. Это объяснялось тем, что первые проекты создания польской армии из австрийских пленных, как я уже упоминал, вышли именно из Венеции. Известно по многим историческим данным, что посланцы польской эмигрантской колонии в Венеции – между ними и мятежные генералы Колыско, Вышковский и Лазнинский – еще в марте 1795 года добивались у французского правительства разрешения на формирование польских легионов. Поэтому венецианские политики считали себя духовными отцами всей польской армии в эмиграции, никоим образом не желали терпеть «несправедливого» возвышения Домбровского и всячески добивались того, чтобы решающим образом влиять на все организационные вопросы формирования легионов. Главным инициатором этого был генерал-майор Франтишек Ксаверий Лазнинский, предводитель основанной в Болонье Патриотическо-демократической партии, честолюбивый человек и не стесняющийся в средствах политический игрок. Вот этот-то генерал Лазнинский и явился виновником окончательного поражения и компрометации Сулковского.
27 мая 1797 года Ян Генрик Домбровский приехал в Милан, чтобы уладить с Бонапартом несколько важных дел, связанных с легионами. Беспрестанная погоня за командующим французской армией входила в число постоянных обязанностей создателя легионов. Когда переписка не давала результатов, генерал оставлял всю «лавочку» на помощников, а сам, как обычный турист, усаживался в почтовый дилижанс, держа в дорожной сумке всю свою личную канцелярию, и порою неделями гонялся за перелетающим с места на место Бонапартом, чтобы найти его наконец, вечно занятого и спешащего, и во время короткого перерыва между совещаниями изложить ему свои соображения или получить от него необходимую подпись.
На сей раз Домбровскому нужно было договориться об окончательном статуте легионов и в первую очередь получить согласие на замещение нескольких высших офицерских должностей предложенными им кандидатами. Находящиеся в Милане противники Домбровского – среди них и Лазнинский сочли это идеальным моментом для решающего сражения за легионы и решили вместо кандидатов Домбровского подсунуть своих. Единственным человеком, который мог это осуществить, был, разумеется, польский советник Бонапарта капитан Юзеф Сулковский.
О всей этой интриге, называемой некоторыми историками «интрига Сулковского против Домбровского», мы узнаем из письма Домбровского, посланного 12 июня из Милана к адъютанту Тремо в Болонью.
…Мне бы пришлось записать целый лист, ежели бы я захотел рассказать вам, что тут со мной вытворяли, прежде чем я сумел получить от Бонапарта подпись под назначениями. Стшалковский дал мне знать, что Лазнинскому как-то удалось перетянуть на свою сторону Сулковского и что тот у Бонапарта сделает все, чтобы мне помешать… Я незамедля поехал в Милан, отдал список Бонапарту, но, к моему и всех порядочных людей удивлению, мне вернули совсем другой список с его подписью… весь он был сделан собственной рукой Сулковского… Тогда только я раскрыл всю интригу и то, что Сулковский был инициатором ее; но я все же не утратил резону и поехал с Вельгорским в Момбелло к Бонапарту, изложил ему все дело, сказал, что подле него находится некто, мешающий нам, показал ему список, который он подписал, и растолковал, чем он отличается от моего. Он долго беседовал со мной и с Вельгорским, велел подать перо и чернил… и подписал мой список… Мы были у него до обеда и вернулись в Милан довольные и успокоенные…
Сулковский – в противоположность Домбровскому – наверняка не был «доволен и успокоен». Отмена Бонапартом всей «интриги», ради которой якобинский адъютант пустил в ход весь свой авторитет, явилась для него невозместимым поражением. В результате беседы в Момбелло он фактически утрачивал свое положение первого польского советника при Бонапарте. В дальнейшем это означало полное отстранение его от дел, связанных с польской армией в эмиграции, а тем самым сводило на нет план всей его жизни. Он, который обвинял Домбровского в безыдейном кондотьерстве, теперь, после удаления из основного потока польских дел, сам оказался низведенным до роли французского кондотьера.
Негодующее миланское письмо Домбровского является самым обвиняющим и компрометирующим документом во всей биографии Сулковского. Но к документу этому нельзя подходить односторонне. Апологеты лагеря легионов пытались представить борьбу левых костюшковцев с Домбровским как перепалку чисто личного характера. Вряд ли это соответствует действительности. Это была именно политическая борьба, и «интрига Сулковского» являлась одним из ее эпизодов. Сейчас, глядя из исторического отдаления, можно утверждать, что борьба эта, по крайней мере по двум причинам, была обречена на поражение. Прежде всего потому, что Сулковский и его доверители, все еще захваченные революционными идеями 1793 года, уже не имели за собой поддержки французской революции. Во-вторых, тогда не было другого польского генерала, чей авторитет и опыт могли бы быть противопоставлены авторитету и опыту Домбровского.
И все же борьба эмигрантских радикалов не была совсем бесплодной, нет, она дала некоторые результаты. Проведение на командные должности большого числа прогрессивных офицеров и постоянное давление на умеренно настроенного и аполитичного Домбровского с целью демократизации легионов в значительной мере способствовали тому, что это военное формирование стало для солдат школой прогрессивной идеологии, которую демобилизованные легионеры передали потом армии Варшавского Княжества и Королевства Польского.
И все же трудно оправдать методы, которыми старались свалить Домбровского. Что ж делать, методы в
