главный наследник графини, знаменитый Август Потоцкий, он же «Гутя», прославился впоследствии в хрониках Варшавы XIX века как неисправимый донжуан, гуляка и мот; он даже превзошел прапрадеда, экс- подкомория.
Заключение
Воспоминания Анны Потоцкой при всей их тенденциозности, надо думать, все-таки довольно верно передают атмосферу последних лет жизни последнего принца Речи Посполитой. Несмотря на все шпильки, из этого описания видно, что Станислав Понятовский после многих тяжелых перипетий обрел во Флоренции покой и семейное счастье. Очерненная графиней синьора Лучи, или Луиджи, должно быть, была женщина умная и предприимчивая, хорошая жена и мать. Под ее влиянием дом князя Станислава перестал быть блистательным дворцом польского магната и сановника, а превратился в уютное гнездо богатых флорентийских горожан.
Варшавская аристократия так и не простила князю этого ужасающего мезальянса и вычеркнула флорентийскую ветвь Понятовских из списка визитов во время заграничных вояжей. Стоит обратить внимание на тот факт, что все польские путешественники, посещающие Флоренцию в первой половине XIX века, наносят визиты проживающему там Михалу Клеофасу Огиньскому и никто даже словом не упоминает о существовании во Флоренции князя Станислава Понятовского.
Это отсутствие упоминаний о нем причиняло князю боль, и он время от времени старался напомнить о себе соотечественникам В переписке варшавского историка Ипполита Ковнацкого я нашел письма, из которых видно, что королевский племянник живо интересовался судьбой живущих в Варшаве старых пенсионеров Станислава-Августа и пересылал им деньги через своих венских банкиров. Кроме того, он поместил несколько публикаций, рассчитанных на то, что на них обратят внимание у него на родине. Сначала появилось безымянное французское издание, прославляющее благодеяния проводимого князем плана генерального оброка, а спустя несколько лет итальянское описание древностей, находящихся в римской вилле на виз Фламиниа. В 1829 году князь издал на французском языке – и уже под своим именем – «Несколько замечаний относительно способа, которым пишется история Польши». На следующий год он вступил в резкую полемику на ту же тему с неприязненно относящимся к Польше французским историком Тьезом.
После разгрома ноябрьского восстания 1830 года, когда в Италию хлынула первая волна великой эмиграции из Польши, почти восьмидесятилетний старец на долгие месяцы закрылся в своем кабинете, диктуя
Продиктованные им «Souvenirs» были последним трудом князя. Умер он 13 февраля 1833 года во Флоренции, прожив 79 лет – равно столько же, сколько и его отец экс-подкоморий.
Согласно последней воле князя, итальянский ваятель Вилла украсил его гробницу барельефами, изображающими сцены освобождения крестьян в княжеских имениях в Польше.
За время своей долгой жизни Станислав Понятовский встречался с императорами и королями. Был генералом, министром и дипломатом. Участвовал в исторических встречах, которые перекраивали карту мира. Объехал много стран и повидал все их чудеса и достопримечательности. Но когда дошло время до подведения окончательных итогов, он посчитал, что самым великим и самым благородным делом всей его жизни было то, что он облегчил судьбу нескольких десятков тысяч украинских и мазовецких мужиков, заменив им барщину оброком.
За одно это «неизвестному Понятовскому» – несмотря на его многолетнюю оторванность от народной жизни – стоит отвести место среди прогресивных деятелей Польши.
В заключение несколько интересных деталей о потомках последнего принца Речи Посполитой, князьях Понятовских ди Монте Ротондо.
Князь Станислав Понятовский имел от Кассандры Лучи четверых детей: двух сыновей – Шарля и Жозефа и двух дочерей – Элен и Констанс. Молодые князья, выросшие в артистической атмосфере Флоренции, с молодых лет проявляли решительные склонности к музыке и пению.
Самым способным из них оказался князь Жозеф ди Монте Ротондо, который сумел завоевать прочное место в истории итальянской и французской музыки. Это был разносторонне талантливый человек. Он писал оперы («Don Desiderio», «Bonifacio de Geremei»), стихотворные либретто, пел на сцене в теноровых партиях, выступал как импресарио и капельмейстер в разных итальянских театрах. Одновременно он подвизался как дипломат и много лет представлял Тоскану в Брюсселе и Париже, а под конец жизни стал сенатором Второй империи.
Его сестры, маркграфиня Элен Риччи и маркграфиня Констанс Цапни, выступали как певицы, брат Шарль – как оперный бас, жена его, княгиня Элиза, – как сопрано.
Характерно, что в то же самое время представитель другой линии «побочных Понятовских», незаконнорожденный сын лейпцигского героя Жозеф Понитецкий, он же Понятовский, пожинал лавры как тенор на сценах парижских оперетт.
После смерти отца князья ди Монте Ротондо, уже не стесняемые никакими узами родовых приличий, объединились в семейное Артистическое общество содействия итальянскому искусству. Основным капиталом этого необычного предприятия явились остатки польских народных средств и их несколько опереточный тосканский княжеский титул.
Успех общества превзошел все ожидания. Театральные предприниматели рвали Понятовских нарасхват не только из-за их артистических талантов, а прежде всего потому, что пели они даром и из собственного кармана оплачивали клакеров, рекламу и расходы по реквизиту.
10 марта 1839 года на сцене флорентийского театра семейство выступило в «Отелло» Россини, князь Жозеф – в заглавной роли, маркиза Риччи – в роли Дездемоны. В том же году в Генуе князь Жозеф с другой сестрой, маркизой Цаппи, пели в «Любовном напитке» Доницетти. В 1840 году во Флоренции князь Шарль с женой Элизой срывали аплодисменты в операх «Giovanni di Procida» n «Итальянка из Алжира».
В 1844 году, после гастролей на разных итальянских сценах, музыкальные князья сняли театр во Флоренции и на свои средства поставили «Линду» Доницетти. В опере выступала вся семья полностью. Билеты раздавались бедному флорентийскому населению бесплатно.
Успех представления был колоссальный. Газеты утверждали, что «публика, просто опьянев, вопила от восторга».
Весть об успехе Понятовских облетела весь Апеннинский полуостров. Ободренный им, князь Жозеф поставил в Анконе оперу собственного сочинения «Bonifacio de Geremei». Успех был еще больший. Тщательно подготовленные овации длились около двух часов. Композитора вызывали тридцать с лишним раз. Оперу признали шедевром.
