коих даже чистая вода отказалась принять в себя, есть порождения сил зла, исчадия тьмы. Лживые речи их — суть козни…
'Дьявола', хотел сказать он. Но не сказал. Он вдруг понял с устрашающей ясностью, какую ошибку совершил.
Он придумал богов, но забыл придумать вечного их противника! О дьяволе он позабыл! Теперь его прочувствованные слова о враге рода человеческого, о силах света и тьмы и их коварных кознях пропадали впустую! В его родном мире они были бы понятны любому, верующему и неверующему… Да что там! Каждый дошкольник прекрасно знал, кто такой черт и что от него ждать.
Но здесь все было иначе. Здесь были боги — свои и демоны — чужие. И нравом они обладали злобным, причем и те и другие. Существовали Силы — равнодушные ко всему и вся. И беду смертным они несли так же часто, как и добро, — им все равно, они не разбирали. Но в этом мире не существовало главного — представления об абсолютном персонифицированном Зле.
Слишком разные народы
Была некая географическая область — Инферн. Оттуда якобы шли все беды. Но и его статус рассадника зла в последние годы как-то пошатнулся. Теперь уже нелепым показалось бы утверждение, что всплывшие утопленники были засланы из проклятого Инферна. А больше обвинить было некого… Не предусмотрел! Самое главное упустил! Лучшая защита — нападение, но нападать-то, как оказалось, и не на кого! Одной-единственной речью, пусть даже самой пламенной, сознание народов не перевернешь, основы мировосприятия не пошатнешь. Вот в чем весь ужас положения!
Нет, конечно, он не замолчал — не мог себе этого позволить. Он что-то нес, импровизируя на ходу, сочиняя о ложных богах, коварных демонах, задумавших отомстить… Выходило путано и неубедительно. Спектакль не удался — он сам это чувствовал. Его слушали с недоумением и тревогой. Ответов не получили, появились новые вопросы, пока еще не высказанные. Пращур продолжал свою сумбурную, многословную речь, а перебить его никто не осмеливался. Слушали, пытались понять — не понимали. Нарастало глухое раздражение. Если бы не действие камня Ло, оно давно нашло бы себе выход. Но магические чары надежно держали массы в узде, спонтанного бунта можно было не опасаться.
Наемники на верхушке тумбы заскучали, они не любили долгих торжественных речей. Кое-кто особенно нетерпеливый уже начинал высказываться в том духе, что идея прийти на площадь была не самой лучшей.
Трудно сказать, сколько времени говорил Пращур — три четверти часа, а может, и целый час, когда ждешь, время будто нарочно тянется медленно. Он уже почти иссяк и начал повторяться, когда с юга, со стороны леса, донесся шум. Рыкающий, скрежещущий звук, такой низкий, что мороз пробирал по коже, смешался с нарастающим, многоголосым воплем объятой ужасом толпы…
Миг — и вся площадь пришла в движение. В нее будто врезался живой клин. Задние ряды напирали, спасаясь бегством от кого-то страшного и пока невидимого. Передние бестолково метались из стороны в сторону, не понимая, что происходит и что надо делать. Одни рвались в храм, под защиту богов, другие, наоборот, пытались выбраться из толпы, кулаками прокладывая себе путь в город, третьи стремились на простор, к Океану. Давка была страшенная, истошные вопли затоптанных раздавались тут и там. Братья падали, путаясь в длинных подолах ряс, и уже не могли подняться, сотни ног проносились по их телам. Напрасно Пращур дико орал что-то в свой раструб — его больше никто не слушал…
'Накаркал! Боги Великие, это я накаркал!' — Орвуд в приступе раскаяния рвал на себе бороду. Ильза визжала, не стыдясь, но голоса ее почти не было слышно. Ошеломленные, смотрели наемники на обезумевшую людскую массу. В голове у каждого вертелся один вопрос: что же могло ввергнуть в такой ужас, заставить спасаться бегством тех, кто давно свыкся с мыслью о возможной близкой гибели, кто безропотно принимал смерть от зубов и когтей ночной нежити, кто готов был в любой момент шагнуть в огонь или воду во имя своих богов?
Ответ не заставил себя долго ждать.
— Вон оно, видите?! — по-девчоночьи взвизгнула сотник Энкалетте, вцепившись побелевшими пальцами в первое, что подвернулось. Это было плечо Макса. — Ой, мамочка родная, гадость какая!!!
Тварь была отвратительная, хотя и не слишком огромная — чуть больше человеческого роста, — поэтому издалека ее не сразу заметили. Темная, косматая, с множеством глаз, резво перебирая тонкими вывернутыми лапами, вползла она на площадь. Своими жуткими, выступающими вперед челюстями она хватала всех без разбору, людей и нелюдей, вгрызалась в их плоть. Она вызывала не просто страх — непередаваемое, иррациональное омерзение. От одного вида ее, казалось, можно было умереть.
— Б-б… боги и демоны!!! Да что же это за чудище такое?! — хватаясь за меч, взвыл Рагнар.
Ответа на свой крик души он не ждал, но тот последовал незамедлительно.
— Паук это, не видишь, что ли? — проорал ему в ухо демон-убийца.
— Это?! Паук?! Какой паук?! — наперебой посыпались вопросы.
— Откуда мне знать, какой! — с раздражением, накопившимся за время бездарного сидения на тумбе, фыркнул Хельги. — Вроде бы Paradosa palustris,[19] а может, кто другой. Ракурс необычный, издали вид не определишь. Надо ждать, когда подползет.
— Издеваешься?! — зарычала сильфида. — Плевать нам на его вид с высокой башни! Какого демона он такой
Уязвленный натуралист демонстративно отвернулся, всем своим видом показывая: вопрос не по адресу. За него ответил Балдур:
— Это магически измененный паук.
Энка хотела огрызнуться, дескать, спасибо, без тебя бы в жизни не догадались, но промолчала из уважения к старшему товарищу. Все-таки она была не такой бессовестной, как утверждали некоторые особы из рода дис.
— Ой, что будет, что теперь будет?! Ой, спасите нас, боги милостивые, ой, спасите! — обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, причитал Аолен. Пауков он даже мелких боялся настолько, что едва скрывал от друзей свой глупый страх. Гигантский же — его совершенно деморализовал.
Отработанным движением бывшего десятника Меридит отвесила ему тяжелую оплеуху — и не посмотрела, что благородный эльф. Она знала, как поступать в подобных случаях.
— Хватит скулить, как крысенок в первом бою! Никакие боги нас не спасут! Лично я вижу только один выход. Надо пойти и убить эту тварь, пока она тут всех не перегрызла… Гляньте, она чем больше жрет, тем здоровее становится! Надо спешить, пока с ней еще можно справиться!
Диса была права. Паук становился все крупнее, и не только потому, что приближался. Он действительно прибавлял в размерах с каждой новой жертвой, его грязно-бурая спина уже возвышалась над толпой.
— Что?! — взвизгнул Орвуд истерично. — Мы пойдем его убивать?! Сами?!
Меридит криво усмехнулась и кивнула на безоружных горожан, в смертельном ужасе мечущихся внизу.
— А ты видишь кого-то, кто может сделать это за нас?
— Не понимаю я этого, — подхватил ее братец по оружию, и в голосе его звучало откровенное осуждение. — Ладно, гражданские в панику впали, им простительно. Но вы-то, воины! Чего так всполошились? Ну паук, ну большой. Неприятно, конечно. Но ведь не дракон, не василиск какой-нибудь средневековый! Огнем не плюется, взглядом в камень не обращает. Да и не так уж и велик… Пойти, убить, и дело с концом.
Орвуд смерил демона взглядом, ничего не ответил, но фыркнул столь выразительно, что всем стало понятно: лично он предпочел бы иметь дело с десятком драконов и василисков, нежели с одним- единственным пауком-переростком. А Энка, извлекая и чехла боевой топор, передразнила мстительно:
— 'Подумаешь, паук!' Смелый какой! Чем в чужом глазу соломину, лучше бы в своем бревно поискал! Кто из нас от клопов визжит, будто нежная фея? Представь, если бы это был огромный клоп! Что бы ты
