мучили две, даже три неразрешимые проблемы. Первая: она страдала от чувства вины перед Алексом. Пальцы сами собой теребили подаренное им кольцо. Самое ужасное состояло в том, что это кольцо ей невыносимо хотелось снять.
Алекс замечательный — он отличный парень, хороший друг, ласковый любовник. С ним связано множество хороших воспоминаний. Он ее ждет... И Дженнифер и помыслить не могла, что придет время, когда это станет ее тяготить. Одно дело — предаваться в какой-то мере даже сладостному противоборству чувств и рассуждать, любовь это или не любовь, в глубине души зная, что вечером все равно придет Алекс и с ним станет теплее и веселее, чем без него.
А другое дело — когда все твои мысли вдруг разом обращаются к другому мужчине. И это — вторая проблема.
Дженнифер твердила себе: он не для тебя! Об этом кричали все ее предрассудки, весь ее жизненный опыт. Но робкая, хотя и весьма упрямая надежда спрашивала: а зачем он тогда устроил этот безумный ужин? Дженнифер знала, что ответила бы на это мама и каким неподдельным гневом и ужасом были бы наполнены ее глаза. Знала, каким скептическим взглядом встретила бы этот вопрос Мэри Энн и как она накручивала бы локон на палец, явно намекая на детскую наивность подруги. И все же надежда не сдавалась.
Когда Дженнифер прокручивала в памяти события дня, у нее голова шла кругом. Она слишком многое сегодня пережила. И теперь, когда позади остались страх и неловкость, Дженнифер поняла, насколько ей понравился Эдвард.
Как он смотрел на нее. Как он готовил для нее чай. Как показывал свои папоротники в зимнем саду. Делал для нее фотографии...
Это было слишком похоже на сказку. На любовный роман. На...
— На красивый голливудский фильм, — произнесла она вслух.
Ему что, работы мало? И он играет роль героя-любовника даже на досуге?
Господи, но какая бы это была красивая история!
Если бы была, терпеливо напоминал здравый смысл. Завтра будет этот полуделовой ужин, может быть, он захочет с ней переспать, и — вне зависимости от ее решения по этому вопросу — потом все прекратится. Потому что не может Эдвард Неш строить серьезные отношения с никому не известной репортершей. И долго добиваться ее он тоже не станет: она все-таки не Синди Кроуфорд и не Анджелина Джоли. Секс на одну ночь — это все, что она может получить.
А зачем мне секс на одну ночь, если дома меня ждет хороший человек, который меня любит и готов связать со мной свою жизнь? Дженнифер не находила разумного ответа на этот вопрос. Мысли о том, что удовольствие может того стоить, во внимание не принимались. Дженнифер не считала себя охотницей за сексуальными впечатлениями. Для нее всегда важнее была эмоциональная теплота отношений.
Такое решение почти сняло третью проблему...
Умиротворенная совесть тут же напомнила Дженнифер, что можно, например, позвонить Алексу и рассказать, как она скучает и любит... Это даже в большой степени было правдой. По крайней мере, если бы у Дженнифер оставалось время и силы на то, чтобы скучать и страдать от разлуки, она непременно страдала бы!
К счастью или к несчастью, времени на это у Дженнифер не было. А звонок за океан показался ей слишком дорогим удовольствием. Она ведь звонила вчера... Поэтому она решила, что самое благоразумное — это написать ему по электронной почте.
— А что это мы сидим в печали?
Дженнифер так увлеклась сочинением письма, что появление в комнате Этель прошло для нее незамеченным. Она вздрогнула от звука ее голоса.
— Почему же в печали? — смутилась Дженнифер. Вроде бы одностороннее виртуальное общение с Алексом помогло ей немного развеяться.
— Вот и я спрашиваю! Без музыки, без света... — Этель нажала на выключатель, и лампы под потолком засветились чуть желтоватым светом.
Дженнифер считала, что пока достаточно дневного света, это вовсе не обязательная мера, но Этель была настроена решительно. Во всем. Вчерашнего дня Дженнифер вполне хватило, чтобы это понять.
— Как у тебя день прошел? — вежливо поинтересовалась она.
— О-о-о! Замечательно! Я сочиняла рекламу корма для собак! На это у меня ушло полдня... — На кровать Этель полетели шелковый шарфик весьма несдержанной расцветки и большая кожаная сумка. — Но зато — шедевр!
Дженнифер знала ее всего два дня, но даже она могла с точностью сказать, что Этель на грани истерики. Она, видимо, тоже надеялась найти на этом континенте то, чего ей не могла предложить родная страна.
— Вот послушай: «Ценнее преданности — только любовь! Любите своих питомцев так, как их любим мы!» Главное — заказчик в восторге...
— Мм... По-моему, неплохо, даже очень... глубоко! Реклама консервов, которая заставляет задуматься.
— Самое грустное во всей этой истории, что они запускают производство сухого корма. Если бы я любила своего пса, я бы не сухарями его кормила. А как ты? Как твои профессиональные сплетницы?
— Отлично. Главная сплетница заболела краснухой. В редакции паника. Никто не хочет сидеть дома, покрывшись сыпью, кроме одной, которая страстно мечтает родить в ближайшее время и патологически не доверяет прививкам.
— У тебя все так же увлекательно, как у меня... — вздохнула Этель.
— Не торопись с выводами! — Дженнифер испытала ярчайшее удовольствие, когда представила, как сейчас прозвучат ее слова. — Дело в том, что меня «бросили на амбразуру» — послали вместо нее брать интервью.
— О, и у кого же?
— У Эдварда Неша.
Этель застыла. Никогда ни у кого Дженнифер не видела таких широко раскрытых глаз.
— Ты меня разыгрываешь... — Этель пришла в себя и нахмурилась.
— Отнюдь нет. Я была у него в пентхаусе на Мортон-стрит. Мы пили чай и говорили о его жизни. У меня с собой фотографии, если хочешь, покажу.
— Ты спрашиваешь меня, хочу ли я увидеть фотографии пентхауса Эдварда Неша?! Нет, стоп, ты точно не шутишь?
— Есть диктофон, на который все записано, но я его забыла у него дома. — Дженнифер казалось, что она рассказывает историю о ком-то другом — так странно звучали эти слова, будто из совсем другой жизни — и вместе с тем она отчетливо помнила каждый момент этого дня.
— Ага! — Этель обрадовалась, будто подловила соседку на какой-то досадной мелочи.
— Он вернет мне его завтра.
Будь Этель чуть более впечатлительной, она бы, наверное, упала в обморок. А так она только резко опустилась на кровать и выдохнула:
— Рассказывай!
Дженнифер рассказывала. Она, пожалуй, даже рада была возможности проговорить свои чувства и привести мысли в порядок. Иногда очень трудно вариться в собственном соку.
— В общем, я думала, что самый страшный день в моей жизни — сегодня. Но нет, он будет завтра, — закончила Дженнифер.
— Ты в своем уме? — уточнила Этель.
— Вполне, как мне кажется.
— Я тебе не верю. Завтра, может быть, будет самым прекрасным днем в твоей жизни!
— Это вряд ли.
— С тобой отправляют еще трех корреспонденток и фотографа?
— Нет, все гораздо банальнее. Мне нечего надеть. — Это и была та самая третья проблема, от которой пыталась отмахнуться Дженнифер.
На лице Этель отразилась неописуемая гамма чувств.
