Впрочем, я уже довольно давно не находил в ее глазах веселья.
– Что я должен сделать, чтобы удержать тебя?
Коти опустила глаза:
– Я не знаю, Владимир. Мне кажется, это невозможно. Я изменилась.
– Я вижу. А ты нравишься себе новая?
– Не знаю. Но в чем бы ни состояли эти изменения, они еще не завершились. И я не уверена, что мы сможем меняться вместе.
– Ты знаешь, что я готов почти на все.
– Почти?
– Почти.
– И чего же ты не станешь делать?
– Спроси меня, и мы узнаем.
Коти покачала головой:
– Не знаю. Я просто не знаю.
Мы уже далеко не в первый раз вели подобные разговоры с теми или иными вариациями. Я вышел в соседнюю комнату, откуда через окно доносилась игра уличных музыкантов. Периодически я бросал им кошелек с деньгами, поэтому они часто играли под моими окнами – одно из достоинств моей квартиры. Я швырнул им очередной кошелек и немного послушал музыку. Вспомнил, как мы с Коти, прижимаясь друг к другу, бродили по улицам. Тогда мне казалось, что рядом с ней я становлюсь выше. Я вспомнил наши трапезы у Валабара и как мы пили кляву в маленькой таверне, где построили башню из маленьких чашечек и сахарницы. Потом я заставил себя прекратить вспоминать и только слушал музыку.
Вскоре вернулся Айбин с барабаном, бережно обернутым в толстую ткань. Он поставил барабан у стены и сел.
– Как прошло выступление? – спросил я.
– Прекрасно, – ответил он. – Императрица хочет, чтобы мы сыграли для нее еще.
– Поздравляю.
– Чем занимаешься?
– Возвращаю жену.
– О! – Он посмотрел на Коти, которая углубилась в свои бумаги. – Хорошо, что она снова дома.
Коти улыбнулась ему, встала и сказала:
– Я приму ванну.
– Не возражаешь, если я с тобой посижу? – спросил я.
Теперь она улыбнулась мне.
– Возражаю, – ответила она и скрылась в ванной.
Коти положила дрова в печь и поставила кипятиться воду. Айбин начал играть на барабане, поэтому я не слышал шуршания одежды и плеска воды – наверное, к лучшему. Пальцы Айбина двигались с поразительной быстротой, барабан гудел, стонал и пел, звуки возникали так, словно были неотъемлемой частью комнаты. Я погрузился в волшебные ритмы, и некоторые время мне удавалось ни о чем не думать. Может быть, следует научиться играть на барабане?
Через час Коти вышла из ванной в своем красном халате с фенарианской вышивкой вдоль подола. Волосы она замотала белым полотенцем. Сочетание цветов подчеркивало черноту ее глаз. Я заговорил под тихий стон барабана Айбина:
– Завтра ты вернешься в Южную Адриланку?
– Да. До тех пор, пока я остаюсь на свободе, буду стараться освободить Келли и остальных наших товарищей.
– Полагаешь, у тебя что-нибудь получится?
– Я не вижу других вариантов.
Я подумал об Императрице, не имеющей возможности выбора, и сказал:
– Ты знаешь, что говорят о загнанном в угол тсере?
– Да, знаю. А что говорят о гибели на войне тысяч людей – на войне, которая их не касается? А о том, что нас бросают в тюрьмы? Что говорят о попытках заставить нас голодать и покориться? Что говорят о Гвардии Феникса, которая избивает и лишает нас жизни?
– Я понял, – сказал я.
– Завтра меня не будет весь день.
– Не сомневаюсь.
– Спокойно ночи, Влад.
– Спокойной ночи, Коти.
Она ушла в спальню. Я пересел в кресло, сделанное из мягкой кожи дарра, натянутой на деревянный каркас. Оно еще хранило тепло тела Коти. Айбин перестал играть, посмотрел на меня, пожелал сна без
