— Нет, моя, но ключи где-то у Блейна в пиджаке. Вы не поищете их? — попросила Деллия.
Мартин наклонился, поглядел в лобовое стекло и покачал головой.
— Слушайте, даже если мы положим вашего дружка на заднее сиденье, как вы поведете машину с больной рукой?
Полчаса спустя Мартин заплатил ночному портье бушбрукского мотеля за последний свободный номер.
— Эй, Бэрк, если твоего приятеля вывернет на ковер, я пришлю тебе счет еще на двадцать пять долларов за чистку. Понял?
Бэрк сунул бумажник в джинсы и сверху вниз посмотрел на Деллию.
— Надеюсь, вы сунете его башкой в унитаз. Я уже заплатил за него больше, чем он того стоит.
Кэти-Линн уже направилась к двери, но какая-то тревожная мысль остановила ее. Жалко эту дурочку, нельзя не попытаться еще раз ее предупредить.
— Вы красивая молодая женщина; судя по всему, ваш отец — богатый человек. Не нужно, чтобы такой парень, как Блейн Тернер, тащил вас вниз. Поедемте со мной! Я отвезу вас в город. Переночуете у меня.
— Извините, леди, я подожду снаружи, — сказал Бэрк.
Оставшись одни, женщины какое-то время молчали, внимательно изучая друг друга. Первой нарушила молчание Деллия. Придерживая больную руку, она сказала:
— У вас хороший муж. Он заботится о вас. У меня совсем другая жизнь, так что не обольщайтесь, что понимаете, какого будущего я достойна.
— Муж? Он мне не…
— Мне все равно, кто он вам, — оборвала Деллия. — Я ведь про другое говорю. Присядем на минутку. — Она указала на потертое кожаное кресло. — Я выросла в маленьком захолустном городишке. Когда папа открыл свой первый обувной магазин, он перевез нас сюда. А потом мама решила, что у другого мужчины трава на газоне зеленее, и сказала нам с папой, что мы ей больше не нужны… — Кэт видела в глазах Деллии нескрываемую боль. — Я нужна Блейну и буду заботиться о нем. Кроме меня, у него нет никого на свете.
Перегнувшись через стойку, Кэти-Линн взяла ручку и листок бумаги с фирменным знаком мотеля.
— Вот номер телефона, по которому вы всегда сможете позвонить, если будет нужда поговорить со мной.
— Мне вовсе не требуется «телефон доверия», — ответила Деллия.
— Это мой телефон, — просто ответила Кэт. — И знайте: если вам понадобится поговорить, я не повешу трубку.
Деллия сунула бумажку в лифчик.
— Пойду к Блейну. Если он вдруг придет в себя, то вряд ли поймет, где находится.
Вернулся Мартин и притянул Кэти-Линн к себе, сдавил ее в своих медвежьих объятиях.
— Я восхищаюсь настоящей леди, но пытаться вырвать девушку из когтей этого мерзавца — напрасная трата времени.
— Доброжелательное слово никогда не помешает, — возразила она.
— Стоит ли спасать человека вопреки его желанию? Девчонка дала однозначно понять, что, мол, моя жизнь не ваше дело.
— Я не могу бездействовать, если есть возможность уберечь Деллию не только от финансового краха, но и от позора, который неизбежен, когда оказываешься втянутой в махинации Блейна. Доброе имя для женщины, которая на виду, — иногда все, что поддерживает в жизни. И если мужчина разбивает тебе сердце, топчет гордость и уничтожает репутацию, нередко молодые решаются на крайность — взять и прыгнуть с моста.
Мартин никогда не считал себя опытным психологом, но в данном случае не требовалось большого ума и профессиональной подготовки, чтобы понять: речь шла не столько о будущем Деллии, сколько о прошлом самой Кэти-Линн.
— Не кипятись. Я думал, что мы говорим о Деллии, но ты воспринимаешь все сказанное о ней, как будто дело касается тебя.
— Мы говорим о Деллии! Меня бесит апломб, с которым ты судишь о женщинах!
— А я и не говорил, что разбираюсь в них. Особенно в том, что касается выбора мужчин. Ей-богу, Кэти-Линн, я часто не верил своим глазам, когда видел, какие пары покидают порой «Предместье» после закрытия…
Что-то, видимо, в его словах убедило собеседницу, и та опустила руки, отчего поза потеряла прежнюю агрессивность.
— Неужели тебе никогда не доводилось ложиться в постель с едва знакомой женщиной?
— Послушай, для леди ты слишком прямолинейна.
— Ну, конечно… Вот ты и открылся! — тоном обвинителя заявила она. — По-твоему, все женщины созданы на один манер. Боже упаси, если найдется среди них кто-то со своим мироощущением, со своей индивидуальностью, уж тут ей от тебя не поздоровится. Женщины ведь не имеют права на собственное мнение и собственные чувства, не так ли?
Мартин выключил в вестибюле свет и слегка подтолкнул Кэт, выпроваживая ее из мотеля.
— Не дотрагивайся до меня! — зло бросила та.
— Ты устала. Я тоже. Давай я отвезу тебя к «линкольну».
Мартин подвел вконец расстроенную Кэт к своему джипу, открыл дверь и помог ей забраться на сиденье.
— Подумай… Может, тебе стоит немного поспать перед выездом?
— Я в полном порядке! Я уже далеко не ребенок, и нечего со мной нянчиться, — отрезала она.
Мартин покрутил ручку радиоприемника.
— Ничто так не мешает уснуть за рулем, как хороший кантри-рок…
Кэти-Линн медленно повернулась в его сторону и принужденно улыбнулась:
— О да, и ничто так не лечит женские нервы, как прогулка перед сном.
Бэрк переключил скорость, съехал с дороги и по едва заметной тропе начал подниматься на холм.
— Куда мы едем на этот раз? — вполне владея собой, поинтересовалась она.
— Если ты не слишком устала, мне хотелось перед твоим отъездом в город показать кое-что.
А у Кэти-Линн была одна мечта: поскорей бы вернуться домой и остаться наедине со своими мыслями, какие они ни на есть.
— Держись, — предупредил Мартин. И тут же от толчка они чуть не слетели с сидений. После чего машина остановилась.
— Ничего себе дорога. Сам, что ли, строил?
Невозмутимый водитель заглушил мотор и повернулся к пассажирке.
— Ты живешь в мире стекла и железобетона. Какая-то музейная крыса решает, что несколько мазков маслом по холсту замечательны, и ты платишь за картину тысячи долларов, вставляешь в раму и вешаешь на стену. А потом тратишь еще кучу денег на охранную сигнализацию, а то, не дай бог, кто-нибудь еще увидит это, извините, произведение искусства…
— Ты привез меня сюда, чтобы навязать дискуссию об абстракционизме?
— Нет, чтобы показать тебе что-то действительно прекрасное. То, чего не найдешь ни в одном музее. Но для тебя все прекрасное либо продается, либо уже куплено. Вроде как — если нет таблички с ценой, то это не искусство.
Его безапелляционное заявление заставило Кэти-Линн несколько смешаться, не сразу пришли на ум слова для возражения.
— В какой-то степени все объяснимо… ну в общем… искусство для меня всегда было чем-то таким, чего мои родители не могли себе позволить, — пролепетала она.
— А вот и тут я с тобой поспорю, — последовал решительный ответ. — Красота и искусство не принадлежат богатым. Возможность собирать картины — одно, любовь к ним — совершенно другое.
— Ты ненавидишь деньги так же, как богатые ненавидят бедность, — высказала догадку Кэти-Линн. —
