– Боже мой! – простонала Эллисон. Он сел на кровати и, потянув блузку вверх, обнажил грудь. Кое-как совладав со своим дыханием. Спенсер произнес:
– Ты прекрасна…
Он стянул блузку через голову и отбросил ее в сторону. Уже ничто не мешало ему наслаждаться обольстительным зрелищем.
Полные груди Эллисон были увенчаны нежно-розовыми, чуть выпуклыми сосками, которые вздрагивали от его ласк. Они тянулись вперед, словно моля о прикосновениях, и подрагивали от желания.
– Я так давно хотел попробовать их на вкус.
Он наклонился над Эллисон. Она, не веря в то, что это происходит с ней, успела увидеть, как его губы смыкаются вокруг ее соска. От прикосновения языка она испытала своего рода шок, словно ее ударило током. Вскрикнув, откинулась назад, а затем закусила нижнюю губу, чтобы не закричать. Рот Спенсера творил чудеса.
Подняв голову, она стала наблюдать, как его язык по очереди энергично ласкал тугие соски, отчего они стали блестящими и влажными.
– Милая! – прошептал Спенсер, увидев, что Эллисон наблюдает за ним. – Ты изумительна! – Он взял ее руку и приложил к своей груди.
– Слышишь, как бьется мое сердце? – хриплым шепотом спросил он. – Видишь, что ты сделала со мной? – Затем потянул руку Эллисон вниз и положил ее ладонь на вздыбленную мужскую плоть. – И здесь тоже.
Внезапно она почувствовала, что желание ее ушло, уступив место панике. Комок подступил к горлу, и Эллисон ощутила медный привкус во рту.
Она вдруг осознала, что Спенсер – просто-напросто самец. Она выдернула руку и откатилась в сторону, на край кровати. Дотянувшись до блузки, прикрылась ею.
Некоторое время в каюте было слышно лишь частое дыхание. Никто не шевелился. Эллисон сидела, опустив голову и закрыв глаза.
Наконец Спенсер нарушил молчание:
– Эллисон, ты могла бы мне сказать, что с тобой стряслось?
«Что со мной стряслось? Каждый раз, когда женщина говорит „нет“, почему-то принято считать, что с ней что-то стряслось. Ну а как в этом конкретном случае?»
– Я пыталась объяснить тебе, что не гожусь для подобных вещей, – сердито сказала Эллисон, сидя к нему спиной. Она понимала, что ее спина обнажена, открыта для его взгляда, который чувствовала всем нутром. – А ты не хотел меня слушать.
– Мне казалось, ты вполне годишься для этого, – возразил он с такой холодностью, которая не только не развеяла ее страхи, а даже усилила. – Может, я действовал слишком поспешно? Я чем-то обидел тебя?
– Я не хочу говорить об этом.
– Зато я, черт возьми, хочу! – выкрикнул он.
Эллисон через плечо метнула на него язвительный взгляд:
– Если ущемлено твое самолюбие, то успокойся. Причина моей реакции не в тебе, а во мне.
– А что с тобой? Ты не хочешь дотрагиваться до меня?
Она проглотила подступивший к горлу комок.
– Не хочу.
После короткой паузы Спенсер сказал:
– Понятно… А можешь объяснить – почему?
– Нет.
– Я вызываю в тебе отвращение? Ужас – да. Отвращение – нет.
– Нет.
– Ты должна была понимать, что я возбужден. И не бояться моих прикосновений.
– Но я боюсь! – Эти слова вырвались у нее раньше, чем она успела подумать.
– Я не понимаю тебя. Ты ведь знаешь, что испытывает сексуально возбужденный мужчина.
Эллисон соскочила с кровати и резко повернулась к нему.
– Теоретически знаю! А практически – и понятия не имею.
Вот оно! Теперь слово сказано! Прежде чем отвернуться, она успела увидеть ошарашенное лицо Спенсера. Кровать заскрипела под ним.
– Ты – девственница?
– Не стоит говорить так, словно это болезнь. Уверена, это не заразно. – Эллисон подошла к окну и жадно вдохнула прохладного морского воздуха, чтобы освежить голову. Почему она не осталась в своей лаборатории, где ей не грозили никакие неприятности? Зачем отважилась на то, с чем совершенно не была знакома? Почему ей понадобилось делать из себя посмешище?
Она не сводила глаз с линии горизонта. Спенсер встал с кровати и подошел к ней.
