Дороже всех сокровищ

Смерть в честном поединке — славный конец для любого мужчины.

Жоли испуганно покосилась на Джордана и слегка дрогнувшим голосом спросила:

— А если он примет это твое условие?

— Я хочу, чтобы он его принял, — твердо произнес Джордан. — Переведи это ему. Я не боюсь умереть, как мужчина, и не хочу прятаться за женскую юбку. — Джордан спешился и встал рядом с Жоли. — Если мне суждено погибнуть, то я хочу, чтобы ты запомнила меня мужчиной, который не позволил женщине драться вместо него. Нет, shitslne, я не позволю тебе этого! Переведи Нана, что я…

— Не надо, belu, — вдруг по-английски произнес вождь, подняв вверх руку. — Я неплохо знаю твой язык и могу изъясняться на нем.

Нана сделал знак своим воинам, и те опустили луки.

— Ты сказал, что хочешь драться со мной? — переспросил индеец. — Ты мужественный человек, belu: Но представляешь ли ты, — губы вождя скривились в зловещей улыбке, — что мои люди сделают с тобой, если ты меня убьешь? Апачи умеют убивать долго и мучительно. Ты будешь молить богов о смерти, но смерть не придет к тебе. Ну как, — снова усмехнулся вождь, — не передумал, belu?

— Нет, не передумал, — твердым голосом проговорил Джордан. Ни один мускул не дрогнул на его лице. — Об одном лишь хочу спросить: если я погибну — дашь ли ты Жоли возможность самой выбирать, куда ей идти и что делать?

— Если я прикажу, — пообещал вождь, — ее никто не тронет.

— Тогда я попрошу тебя об одном, Нана. В любом случае — мне ли суждено победить, тебе, — Жоли должна сделать свой выбор сама.

Индеец долго молчал, в упор глядя на стоявшего перед ним белого. Нана много повидал на своем веку, в том числе и множество казней проклятых бледнолицых. Все они по-разному вели себя перед лицом смерти. Но тот, что сейчас стоял перед ним, похоже, смерти не боится, Нана уважал мужество, так редко встречавшееся среди белых людей. Способность пожертвовать собой ради друзей он тоже ценил высоко. Но готовность умереть ради любимой женщины? С таким Нана в своей жизни сталкивался впервые.

Жоли, неотрывно смотревшая на вождя, заметила, как вдруг потеплел суровый взгляд его черных глаз.

— Нана, ты помнишь Лозен, сестру Викторио? — спросила она, решив, что надо воспользоваться моментом. — Так вот, Нана, я сейчас чувствую то же самое, что она. Лозен полюбила Серого Призрака, а я выбрала этого человека. Если мне не суждено стать его женой, тогда, клянусь, я никогда не выйду замуж ни за кого другого. Ты хочешь, Нана, чтобы у женщин твоего племени не было мужей и детей? Подумай о том, сколько мужчин уже умерло в войне с белыми, оставив безутешных вдов и голодных сирот? Ты хочешь, чтобы это продолжалось и дальше, Нана?! — почти прокричала Жоли, и голос ее осекся.

Нана молчал. Было заметно, что внутри у него происходила борьба. Возможно, он вспоминает своих соплеменников, которых ему суждено было пережить. Сколько жизней унесла эта война. С каждой смертью словно умирала часть души самого вождя индейцев.

— Ты знаешь, Гааду, что я отнюдь не сентиментален, — устало произнес наконец Нана, — но ты, девочка, меня проняла. Я знал Нандил, твою мать, и мне она всегда нравилась. Я не хочу, чтобы ее дочь страдала. Иди — и не возвращайся больше в наше племя, Гааду. Ты сделала свой выбор — отныне обратного пути у тебя нет.

Вождь махнул рукой и, развернувшись, зашагал прочь. Джордан обратил внимание на то, как прямо он держит спину: похоже, ни годы, ни горе, ни лишения — ничто не могло согнуть старого индейского вождя.

— Быстрее, — прошептала Жоли, — пока он не передумал и не послал за нами погоню!

Джордан, подсадив Жоли, тоже вскочил на лошадь позади нее и галопом направил ее в сторону гор Орган.

Плоскогорье Сан-Августин окаймляло Долину Мертвых с севера, а горы Орган — с юга. Резко вздымаясь над равниной, эти горы напоминали острые зубы некоего гигантского чудовища, но у их подножия, в тени раскидистых тополей и кедров, в высокой мягкой траве, царили покой и умиротворение.

Сидя на траве, Джордан и Жоли не разжимали объятий, словно до сих пор не в силах поверить, что они снова вместе. Усталая лошадь мирно щипала траву неподалеку, оружие и кое-какие пожитки, которые Джордану удалось похитить из индейской хижины, лежали тут же.

Жоли потерлась носом о шею Джордана.

— Как ты думаешь, Эймосу и Гриффину удалось спастись? — спросила она. — Я все-таки не думаю, чтобы Нана послал за ними погоню!

— Насколько я могу судить, на месте лагеря Нана сейчас пепелище, а племя занято тем, что срочно подыскивает себе другое место. Так что, полагаю, индейцам сейчас не до каких-то сбежавших пленников!

Джордан, блаженствуя, лег на траву и притянул Жоли к себе. Как мало, в сущности, нужно человеку для счастья — всего лишь ощущать себя свободным… Избежав смерти, начинаешь ценить вещи, которые раньше и не замечал, — сочную зеленую траву под ногами, чистое голубое небо над головой, солнечный свет, ласкающий лицо, — все эти маленькие радости жизни…

Ну а самой большой радостью для Джордана была Жоли. В памяти снова всплыли воспоминания о том моменте, когда Жоли, стоя перед Нана, спокойно, с достоинством заявила старому вождю, что сделала свой выбор. Не каждый мужчина отважится на подобное.

Джордан приподнялся на локте и заглянул Жоли в глаза. Они светились счастьем. Заметив загадочную улыбку девушки, он спросил:

— Чему ты улыбаешься? Увидела что-то приятное?

— 'Аи, Ninii'. Nitele. Nibide. Nichuu'…

— Что? — переспросил Джордан. — Я не понимаю, Жоли, переведи!

— Твое лицо. Твою грудь. Твой живот. Твой…

— Не надо, Жоли! Я отлично знаю, что ты имеешь в виду, маленькая хулиганка! — Джордан шутя погрозил пальцем.

— Почему я хулиганка? — обиженно надула губки Жоли.

— Да это я так, любя… Я ведь люблю тебя, Жоли! Если бы я был поэтом, то, пожалуй, сказал, что кожа у тебя нежная как шелк, волосы цвета ночи и все такое… Но я не поэт и скажу тебе просто: я люблю тебя. Ты самая лучшая, Жоли.

— Я теперь… shika, Жордан? — спросила Жоли, пристально глядя Джордану в глаза.

— Shika! — переспросил он.

— Твоя женщина.

— Да, пока — да. Но скоро это будет не так.

Жоли встревоженно взглянула на Джордана. Что означают его слова? Они должны расстаться? Но почему? Теперь, когда все так хорошо…

— Как будет «жена» на языке апачей, Жоли? — спросил Джордан.

Жоли задумалась, пытаясь понять, куда он клонит.

— Зависит от того, что ты хочешь сказать, Жордан, — проговорила она после некоторой паузы. — Если, скажем, просто чья-то жена — тогда «kaghaasdza». А если, например, ты хочешь сказать «моя жена» — тогда это звучит так: «bitnaash'aashn». А почему ты спрашиваешь?

Джордан скользнул губами по подбородку Жоли, затем поцеловал ее в шею, в самую ложбинку. Жоли закрыла глаза. Расстегнув ее платье, Джордан оголил маленькие округлые девичьи груди и осторожно коснулся губами соска. От этого нежного, но страстного прикосновения у Жоли перехватило дыхание.

Жоли уже успела забыть о своем вопросе, о том, где они, что с ними было — во всем мире для нее