классе. Только последней не довелось оказаться перед дулом помповика «моссберг» двенадцатого калибра.
За спиной у женщины стоит классная доска, на которой печатными буквами выведено: «ВЫ НЕ ОДИНОКИ».
Пожалуй, эмоциональность сего манифеста могли бы умерить прописные и строчные буквы, но миниатюрная женщина — руководитель группы и жертва огнестрела по имени Хелен — добивается, чтобы нам полегчало.
— Рита, может, сегодня начнете вы?
Ритино лицо под черным капюшоном — как бледная луна. На девушке черные брюки, шею закрывает ворот черной водолазки. Единственное яркое пятно — губы, накрашенные помадой тона «красная вечность».
В свой двадцать третий день рождения Рита вскрыла на запястьях вены и перерезала себе горло. Еще и месяца не прошло. На ней почти всегда перчатки и свитеры с высоким воротником — чтобы скрыть швы. Иногда она носит толстовки с капюшонами, другой раз — шарфы. А если день выдается совсем ни к черту, надевает все сразу. Сегодня шарф остался дома — значит, худо-бедно, она не в полном унынии.
Рита так усердно облизывает губы, что помады на них практически не остается. Затем извлекает из кармана черный тюбик, наносит еще один слой и причмокивает губами. Нечто вроде фетиша. А может, ей просто нужна подпитка.
— Мне до сих пор одиноко, — вздыхает Рита. — Порой я даже почти забываю о случившемся… а погляжу в зеркало — и снова такая безнадега нахлынет!
Пять голов понимающе кивают. Недоволен один Карл.
— Карл, вы не согласны? — спрашивает Хелен.
От парочки подростков Карл получил семь ножевых ранений — два из них в лицо. Затем у него вытащили бумажник и пустили семьсот долларов с кредиток на просмотр порнухи.
— Полностью согласен, — бурчит Карл. — Она безнадежна.
— Как мило, — произносит Наоми, прикуривая сигарету. Наполовину чернокожая, наполовину японка, Наоми вполне могла бы сойти за модель, не зияй в ее глазнице дыра да не будь такой провисшей правая часть лица. — Так и вспори ей швы, если ты такой умный.
— Это я предоставлю твоему мужу.
Проведя неудачный день в гольф-клубе, муж Наоми явился домой в скверном расположении духа и долго вымещал клюшкой злость на жене.
— Он мне больше не муж, — заявляет Наоми.
— В принципе, да, — соглашается Карл. — Но, если уж на то пошло, нас тоже здесь быть не должно.
— И все-таки мы здесь, — вставляет Хелен. — Так почему бы на этом не сосредоточиться?
Кроме Хелен, Риты, Наоми и Карла в группу входят Том, тридцативосьмилетний дрессировщик, которому два канарских дога чуть не оторвали правую руку, а заодно и левую половину лица, и Джерри — ему двадцать один, и он тоже попал в автокатастрофу. Как я.
На каждом собрании Джерри усаживается рядом со мной — наверное, ощущает между нами какую-то связь, раз у нас схожий жизненный опыт. А я не чувствую ничего, кроме растерянности, и Джерри со своим рэпом и вечно спущенными до середины задницы штанами бесит меня. Так что сегодня я исхитрился занять самое крайнее место, рядом с Наоми.
Хелен подходит к доске.
— Мы все выжили, не забывайте. Конечно, тяжело, когда тебе постоянно угрожают, обзывают последними словами, забрасывают тухлятиной. Но вы остались здесь не случайно.
Временами Хелен напоминает Мери Поппинс: неунывающая заботливая хлопотунья, которая приходит на помощь героям фильмов, сказок… ну, и обитателям особняка «Плейбой». Однако должен признать, без группы поддержки я едва ли выбрался бы из винного погреба в родительском доме. И все-таки, по-моему, вместо «Анонимной нежити» нам стоит придумать другое название. Как ни крути, если вы — нежить, сохранить анонимность вряд ли удастся: вычислить вас не труднее, чем трансвестита с вечерней щетиной.
По крайней мере на наши собрания не ходят те, кому охота прикинуться нежитью, чтоб подцепить впечатлительную девушку.
Хелен дописывает на доске второе послание. Под словами «ВЫ НЕ ОДИНОКИ» надпись: «Я ВЫЖИЛ!»
— Как только вы почувствуете растерянность или безысходность, прошу вас, произнесите вслух: «Я выжил!». А сейчас повторим это вместе со мной.
После собрания мы расходимся в темноте. Середина октября, и настоящая осень наступит почти через месяц, а на улице уже зловещая непроглядная тьма.
Осень я всегда терпеть не мог. Еще до аварии не выносил усиливающийся с каждым днем холод и увядающие листья. А теперь я словно наяву вижу, как во мне самом остывает жизнь. Такое впечатление, что нескончаемая осень обернется вечной зимой.
Меня вновь одолевает тоска.
Хелен настаивает, чтобы с собраний мы расходились парами, но Карл нипочем не соглашается: говорит, не нужен ему поводырь. Мне по дороге с Джерри, Хелен и Ритой, так что мы уходим в одну сторону, а Том и Наоми — в другую. Чаще всего за мной увязывается Джерри и без умолку болтает об аварии, в которую он попал, о том, что ему охота с кем-нибудь перепихнуться, и не терпится узнать, как это — быть мертвым. Меня эта тема тоже волнует. Особенно когда не получается отвязаться от Джерри.
— Чувак, тачка была улетная, — трещит Джерри. — Видел бы ты ее! Вишнево-красная, под капотом зверь, а не мотор, акустика просто убойная!
Его историю я знаю наизусть. Пузырь «Джек Дэниелс», несколько затяжек из бульбулятора, не пристегнутый ремень, фонарный столб, неверный расчет при совершении правого поворота… Джерри выбросило через лобовое стекло вишнево-красного «додж-чарджера» 1974 года и протащило по Ривер- стрит вперед башкой. Сию повесть я слышал много раз, и мне уже кажется, что это произошло со мной. Впрочем, у меня все было еще хуже. Джерри хотя бы ехал в машине один.
Жена спала на пассажирском сиденье и, в отличие от меня, больше не проснулась.
Первые два месяца после аварии все мысли мои были только о Рейчел. Я вспоминал запах ее волос, вкус ее губ, ее тепло у меня под боком. Я погряз в страданиях, меня снедали душевная боль и жалость к себе самому. К тому же приходилось терпеть запах гнили, привкус формальдегида и что-то делать с холодным загнивающим телом. Вполне достаточно, чтобы появилось желание облиться бензином и зажечь спичку.
Вряд ли вы это поймете, если вам не доводилось очухаться после автокатастрофы и обнаружить, что ваша жена погибла, а сами вы — оживший разлагающийся труп.
По словам Хелен, хоть все мы и потеряли больше, чем просто акции, нам нужно твердо верить в будущее. А для начала мы должны освободиться от прошлого. Над этим я до сих пор и работаю. Сейчас прошлое — это все, что у меня есть, хотя будущее сулит много интересного, как новый осенний цикл программ на Си-би-эс.
Раньше я хотел, чтобы и Рейчел воскресла вместе со мной; тогда мне не пришлось бы переносить все это в одиночку. Впрочем, с течением времени я понял: ей повезло, что она умерла. Мне бы не составило труда поблагодарить бога за те небольшие милости, которые он мне оказывал, но я сомневался в его существовании даже до аварии. Да и теперь мое мнение тоже не сказать, что изменилось. Потеряй самый набожный человек в автокатастрофе жену, этого будет достаточно, чтобы пошатнуть его убеждения. А уж если вы изначально были скептиком, запах собственной гниющей плоти изничтожит зачатки вашей веры в божественную силу.
Здесь и кроется самая главная проблема возвращения из мертвых: запах преследует повсюду.
Я воскрес через сорок восемь часов после смерти, и меня успели набальзамировать. После воскрешения процесс распада тормозится и происходит в два раза медленнее естественного роста волос. Есть счастливчики, кому подфартило пройти бальзамирование: формальдегид — волшебный эликсир, который делает разложение едва уловимым, и это позволяет живым мертвецам испытывать некоторое
