Чессер замер. Внизу, в баре, прямо под ними послышался хохот островитян. Марен не обратила внимания, хотела продолжать, но Чессеру скрип пружин вдруг показался страшно громким. Он был уверен, что островитяне смеются над ними. Он начал было снова, по-другому, но пружины были безжалостны. В довершение всего матрасы разъехались, так что Чессер, оказавшийся между ними, больно ударился коленями об пол.
Снизу донесся взрыв смеха и подходящие к моменту восклицания по-французски.
Чессер встал, злой, и вышел на балкон. Перегнувшись через перила, он попытался разглядеть сидящих в баре людей, но отсюда были видны только ноги. Он еще постоял, посмотрел на далекий Канн, нашел симметричные цепочки уличных фонарей Круазетт и ярко освещенное казино. Авианосец «Шангри-Ла», весь в огнях, выглядел по-праздничному. «Зачем это?» – удивился Чессер. Футах в пятистах от берега вспыхнул и поплыл красный огонек. Лодка. Чессер даже различал гудение мотора. Приятный звук, в самом деле приятный. Противнее всего был хохот островитян в баре.
Потом злость улеглась, и Чессер вернулся в комнату. Кровать была разобрана. Марен стащила матрасы на пол, постелила там и сидела в ожидании.
Разница получилась колоссальная. Им даже не понадобилась лампа, потому что довольно было и лунного света, несравненно более мягкого. Они лежали и видели воду, далекие огоньки Канна и близкое- близкое небо.
Они были вместе не впервые, но эта ночь стала особенной.
«Я в тебе». Так она началась для Чессера.
«Я вокруг тебя». Так она началась для Марен.
Но эти понятия постепенно размывались, утрачивали смысл, пока не слились в единое: «Я – это ты». И тогда для обоих исчезли начало и конец. Оба входили и впускали – тянущиеся друг к другу, открытые друг для друга, – а индивидуальные черты пропадали, растворялись в любви. До последнего мига, когда они уверились, что равны и осенены даром преодолевать одиночество.
ГЛАВА 23
Мичем уже не был так растерян.
Случай в Хаттен-Гардене был репетицией чудовищной катастрофы, которая разразилась бы, если бы двадцать миллионов карат в одночасье наводнили мировой рынок.
Этот удар успокоил Мичема, отрезвил его ум и оживил чутье политика, благодаря которому он достиг высшего эшелона власти в бизнесе.
Теперь он понимал, что его наиболее серьезной ошибкой было сокрытие ограбления от совета директоров. Совет его за это не похвалит, а время работало против Мичема. Каждый новый день усугублял его вину. Мичем ругал себя и ненавидел Коглина, влиянию которого поддался.
Мичем до сих пор верил, что Служба Безопасности вернет украденные алмазы. Ему ничего другого не оставалось. Для него это был единственный шанс обелить себя перед советом. Как только алмазы вновь попадут в хранилище, он представит совету полный отчет о происшедшем, преуменьшит отчаянность ситуации, обвинит тех, кто допустил такое безобразие, и преувеличит собственную роль в раскрытии преступления. Реакция членов совета будет, по всей вероятности, положительной: они еще сильнее уверятся во всемогуществе Системы.
Его план, конечно, работал при одном условии: алмазы должны быть найдены. Мичем этого ждал, но не так скоро. Он решил, что пока примет дополнительные меры.
Во-первых, надо увеличить поставки камней в Систему и таким образом обеспечить нормальное ведение дел. Просмотры в начале месяца истощили почти весь резервный фонд в Йоханнесбурге. А до следующих осталось меньше трех недель.
Мичем подсчитал, что на сей раз, если удешевить пакеты до минимума, они обойдутся регулярными поставками из обычных источников. В то же время он получил сведения, что на рынке ожидается повышение спроса на алмазы. При таких обстоятельствах Система потеряет свое преимущество монополиста. И Мичем рассудил, что, удешевляя пакеты, они совершат тактическую ошибку.
Он лично связался с собственными копями Системы и приказал управляющим во что бы то ни стало увеличить добычу. Велел начать работу на новой шахте в Дамараленде, которая до этого была законсервирована. Послал официальное письмо разработчикам подводного месторождения в устье Оранжевой реки с требованием работать без перерыва все светлое время суток семь дней в неделю до особого распоряжения. Всем транспортным средствам было приказано доставлять в Систему добытые камни ювелирного качества ежедневно, а не ждать обычных дней поставок.
Через сорок восемь часов в дом одиннадцать начали поступать алмазы из Людерица, Кейптауна, Мванзы, Свакопмунда, Акры, Лулуберга, Пендембу, Байи, Берберати, – отовсюду. Полученные камни сразу же сортировали по размеру, цвету и качеству. Мичем спустился в хранилище, увидел, что многие из мелких, затянутых велюром ящиков вновь заполнились алмазами, и остался очень доволен собой. Камней уже прибыло на сумму свыше шести миллионов долларов, и они продолжали поступать. Этого фонда должно было хватить на несколько просмотров.
Мичем взял список приглашенных на просмотры и проставил против каждой фамилии рекомендуемую стоимость камней в пакете и их качество. По скромным подсчетам, он увеличил содержимое пакетов на тридцать процентов и приписал, что все без исключения алмазы должны быть первосортными. На сей раз торговцам не придется получать ложку дегтя в бочке меда. Они, разумеется, будут довольны, и их энтузиазм разнесется по всему алмазному рынку. Мичем решил, что это защитит Систему от возможных слухов и сплетен.
Пакет Уайтмена, например, вызовет массу полезных разговоров. По приказу Мичема, он будет содержать сорок тысяч камней разных размеров и один безупречный алмаз в триста девяносто шесть с половиной карат. Стоимость пакета будет восемь миллионов двести тысяч долларов, что Уайтмен воспримет как честь.
Так шли дела на Хэрроухауз, одиннадцать, но в доме напротив, в Службе Безопасности, все было куда хуже.
Расследование, которое проводил Коглин, не дало никаких результатов, несмотря на то, что его агенты напрямую связались с преступными элементами всех крупных городов мира.
