– Мы приедем во второй половине дня, после дневного сна. – Он вопросительно замолчал. Она кивнула. – Жди нас около трех часов. Я думаю, будет лучше, если мы с Мэнди придем вдвоем. Никого брать с собой не будем. – Он отвернулся и неуверенно вздохнул. – Не могу представить, какова будет ее реакция, но прошу тебя, Кэрол, учти, что ей пришлось пережить. Я знаю, тебе досталось еще сильнее, но ты – взрослый человек. У тебя больше сил справиться с этим. – Он снова встретился с ней глазами. – А она всего лишь маленькая девочка. Не забывай. – Выпрямившись, он улыбнулся. – Впрочем, я уверен, что все пройдет нормально.
Он поднялся, чтобы уйти. Как всегда, когда он прощался, на Эйвери накатила паника. Он стал для нее единственной ниточкой, связывающей ее с внешним миром. Он был ее единственной реальностью. Уходя, он уносил с собой ее мужество, оставлял одну, охваченную страхами и всеми покинутую.
– Отдохни и хорошенько выспись. До завтра.
На прощание он провел пальцами по ее руке, но не поцеловал. Он никогда ее не целовал. Конечно, ее и целовать-то пока было почти некуда, но, подумалось Эйвери, муж все же мог бы найти способ поцеловать жену – при желании, разумеется.
Она смотрела ему в спину, пока он не скрылся за дверью. Со всех сторон нахлынуло и охватило ее одиночество. Единственным способом побороть его были мысли. Часы бодрствования она проводила, думая о том, как сообщит Тейту Ратледжу, что она – не та, кем он ее считает. Его жена Кэрол наверняка погребена в могиле под именем Эйвери Дэниелз. Как ему сказать об этом?
И как сказать ему, что кто-то из его близких собирается его убить?
Наверное, тысячу раз за последнюю неделю она пыталась убедить себя, что ее таинственный посетитель привиделся ей во сне. Причиной галлюцинации могло стать что угодно. Ей было бы легче поверить, что этого зловещего визита на самом деле не было.
Но она знала, что это не так. Он был. В голове ее так же отчетливо звучал его голос. Она отлично помнит текст. Угрожающие слова и интонации неизгладимо врезались ей в память. И он не шутил. В этом не могло быть сомнений.
Это должен был быть кто-то из Ратледжей, поскольку в реанимацию допускают только ближайших родственников. Но кто именно? Ни один из них, казалось, не испытывал к Тейту никакой злобы, наоборот, его все обожали.
Она стала перебирать всех по очереди. Отец? Невероятно. Было очевидно, что и отец и мать души в нем не чают. Джек? Не похоже, чтобы у него был зуб на младшего брата. Эдди хотя и не был кровной родней, но воспринимался всеми как член семьи, а дружеские отношения между ним и Тейтом были видны невооруженным глазом. Она еще не слышала голосов Дороти-Рей и Фэнси, но тот, который с ней говорил, явно принадлежал мужчине.
И в то же время этот голос не принадлежал никому из ее недавних посетителей. Тогда как этот незнакомец проскочил в палату? Этот мужчина хорошо знал Кэрол. Он говорил с ней совершенно откровенно и как с соучастницей.
Понимает ли Тейт, что его жена планировала его убить? Догадывался ли он, что она что-то замышляет? Может быть, в этом причина того, что, утешая и подбадривая ее, он остается как бы за невидимым барьером? Эйвери понимала, что он дает ей то, чего от него ждут, не более.
Боже, как ей хотелось сесть радом с Айришем и разложить перед ним эту головоломку, как она часто делала, когда ей предстояло раскрутить какой-то запутанный сюжет. Вдвоем они бы все поставили на место, нашли бы недостающие звенья. Айриш обладает почти сверхъестественной способностью проникать в мотивы человеческих поступков, и его мнение она всегда ценила выше всех других.
От мыслей о Ратледжах и их проблемах у Эйвери разболелась голова, поэтому она с радостью восприняла укол успокоительного на сон грядущий. Теперь в ее палате, в отличие от ярко освещенного отделения интенсивной терапии, оставалась гореть на ночь лишь одна маленькая лампочка.
Балансируя между сном и бодрствованием, Эйвери позволила себе предположить, что будет, если она станет играть роль Кэрол Ратледж. Это будет означать, что Тейт пока останется женатым человеком. Мэнди получит поддержку матери в трудный для нее период реабилитации. А Эйвери Дэниелз, возможно, разоблачит заговор и станет настоящей героиней.
Она мысленно расхохоталась. Айриш бы точно решил, что она спятила. Он бы разразился гневной тирадой, вышел бы из себя, а в заключение пригрозил нашлепать ее за одну только мысль об этом.
И все же искушение было велико. Какой она сделает материал, когда загадка будет решена! Там будет все – и политика, и человеческие характеры, и отношения, и интриги.
Наконец она уснула.
8
Она нервничала больше, чем во время своей первой пробы на маленькой телестудии в Арканзасе восемь лет назад. Тогда она стояла по щиколотку в грязи и помоях, онемевшими влажными пальцами сжимала микрофон и пересохшими губами рассказывала о свиноводах, подвергшихся воздействию некоего паразита. Потом заведующий отделом информации сухо сообщил ей, что паразиты действуют не на фермеров, а на свиней. Тем не менее, место репортера ей дали.
Это тоже была своего рода проба. Обнаружит ли Мэнди то, что пока оставалось скрытым для других, – что женщина с лицом Кэрол Ратледж не является ее матерью?
В течение дня, пока взволнованные и говорливые медсестры устраивали ей ванну и помогали одеться, а физиотерапевт проводил с ней гимнастику, ее не покидал навязчивый вопрос: хочет ли она, чтобы правда наконец всплыла?
Она не смогла прийти к определенному ответу. Пока что она не видела большой разницы в том, за кого именно ее принимают окружающие. Изменить судьбу не в ее власти. Главное, что она жива, а Кэрол Ратледж погибла. Итог авиакатастрофы был предначертан кем-то свыше – не ею.
При всех своих ограниченных возможностях, она честно приложила все усилия, чтобы привлечь внимание окружающих к роковой ошибке, но ей это не удалось. Теперь ничего изменить она уже не в силах. Пока она не начнет общаться с помощью карандаша и блокнота, она будет для всех Кэрол Ратледж. Эта роль может позволить ей проникнуть в подспудные хитросплетения необычной интриги и тем отплатить Тейту Ратледжу за его доброту. Если он полагает, что свидания с «матерью» пойдут Мэнди на пользу, она готова на время подыграть ему. Сама она считала, что девочке было бы лучше сразу узнать правду о гибели матери, но не в ее силах было рассказать ей об этом. К счастью, лицо Эйвери было уже не столь страшным,
