Однако он поддался, и его голова оказалась вплотную к ее голове. Ободренная, Эйвери коснулась его губ кончиком языка. У него напряглись мышцы, но это было скорее свидетельство слабости, чем силы.
– Тейт? – Она нежно прикусила его нижнюю губу зубами.
– О Господи!
Его упиравшаяся в стену рука, которая держала его на расстоянии, упала. Всей своей тяжестью он притиснул Эйвери к стене. Одной рукой он крепко обвил ее талию, другой схватил за подбородок, едва не раздавив его в сильных пальцах, и, не отпуская, принялся се целовать. Нежно припав к ее приоткрытому рту, он запустил язык в шелковистые влажные недра.
Не давая ей вздохнуть, он чуть повернул голову и быстрыми, искусными движениями языка стал ласкать ее губы. Она обхватила его лицо ладонями и гладила его копчиками пальцев, сама целиком отдаваясь поцелую.
Он запустил руку ей под юбку, потом в трусики и ощутил в ладони мягкую женскую плоть. Она застонала от наслаждения, когда он, приподняв ее за талию, прижал ее бедра к своим.
Эйвери почувствовала, что у нее внутри все намокло и задрожало. Груди заныли. Соски напряглись. И в этот момент она вдруг оказалась одна.
Она заморгала, стукнулась головой о стену и, чтобы не упасть, ухватилась за нее руками.
– Отлично сыграно, Кэрол, – сказал он без всякого выражения. Щеки у него горели, а зрачки расширились. Он запыхался. – Да, ты не такая вульгарная, как раньше, ты стала выше классом. Другая, но не менее сексуальная. Может, даже более.
Она посмотрела на оттопырившуюся застежку его джинсов, которая говорила красноречивей слов.
– Да, я возбужден, – недовольно проворчал он. – Но пусть я умру от этого – в постель с тобой не лягу.
Он вышел из комнаты. Он не стал хлопать дверью, а оставил ее нараспашку. Это было для нее большим оскорблением, чем если бы он разнес весь дом. Раненная в самое сердце, Эйвери осталась одна в комнате Кэрол, в окружении ее вещей и ее проблем.
В семье все были озадачены поведением Кэрол, а один человек даже не мог сомкнуть по этой причине глаз. Проведя несколько часов в бессмысленном топтании вокруг дома в надежде найти ответ на мучающие его вопросы, он наконец обратил свои взоры к луне.
Чего, собственно, добивается эта дрянь?
Точно обозначить происшедшие с ней перемены нельзя. Внешне они совсем незначительны. Новое выражение ей придавала короткая стрижка, но это не так существенно. Она потеряла несколько фунтов веса и выглядела стройней, но дело не в этом. В физическом смысле она, по существу, не изменилась. Куда заметнее и загадочнее казались перемены иного плана.
Чего добивается эта дрянь?
Если судить по ее поведению, можно подумать, что после того, как она побывала в объятиях смерти, в ней проснулась совесть. Но это невозможно. Она и слова-то такого не слыхала. Она всех прямо растрогала своей доброжелательностью – видимо, на то и расчет.
Может ли быть, чтобы Кэрол Ратледж вдруг переменилась? Чтобы она стала добиваться расположения мужа? Была любящей и заботливой матерью?
Не смешите меня.
Как глупо с ее стороны именно сейчас переменить тактику поведения! У нее отлично получалось то, что ей было поручено, – разбить сердце Тейта Ратледжа так, чтобы, когда у него в голове разорвется пуля, это стало для него почти избавлением.
Кэрол Наварро была создана для такого дела. Нет, конечно, ее пришлось вычистить и отмыть, прилично одеть и научить не засорять речь бранными словами. Но к тому моменту, как капитальный ремонт был завершен, для окружающих она превратилась в удивительную смесь ума, интеллекта, утонченности и сексуальности, против которой Тейт не смог устоять.
Ему было невдомек, что ее остроумие перед этим пришлось очистить от всяких непристойностей, что ее интеллект – не более чем набор модных фраз, утонченность напускная, а сексуальность – следствие моральной испорченности. Как и было задумано, он клюнул на этот набор, потому что в его представлении именно такими качествами должна обладать жена.
Кэрол поддерживала его в заблуждении, пока не родилась Мэнди. Это тоже было предусмотрено планом. Тогда она с облегчением перешла ко второму пункту и завела себе любовников. Ее слишком долго мучили оковы респектабельности. Терпение ее иссякло. Когда постромки ослабли, она быстро вошла во вкус.
Господи, как здорово было видеть Тейта страдающим и униженным!
С того момента, как четыре года назад она была представлена Тейту, упоминание об их тайном альянсе прозвучало лишь однажды – в тот день, когда он пришел к ней в реанимацию. Ни словом, ни делом они не выдали своей тайны, своего преступного сговора, в котором ей отводилась не последняя роль.
Но после катастрофы она стала как-то уклончива. Он пристально наблюдал за ней. Она вела себя странно и совсем непривычно для Кэрол. Странности в ее поведении заметила вся семья.
Может, ей просто захотелось почудачить. Это было в ее духе. Ей, например, нравилось быть порочной просто так. Все это не так важно, но ясно, что она решила взять инициативу в свои руки и переменить план игры без предварительных консультаций.
Может быть, у нее просто не было возможности с ним это обсудить? Может, она знает про Тейта что-то такое, что заставляет ее действовать именно так?
Либо эта дрянь – и это наиболее вероятно – решила, что роль жены сенатора устроит ее больше, чем гонорар, который она должна получить, когда Тейт будет лежать в могиле. Ведь не случайно метаморфоза совпала по времени с предварительными выборами.
Каковы бы ни были мотивы, новое в ее поведении раздражало до безумия. Ей бы следовало
