– Думаешь, психолог ей помогает?
– А ты как думаешь?
– Мне не следовало бы осуждать выбор, сделанный тобой и твоими родителями, когда я была больна.
Она знала, что ей не следует в это влезать. Проблема была чисто семейная, и Эйвери Дэниелз не имела права совать в нее свой нос. Но она не могла спокойно наблюдать, как мучается ребенок.
– Если у тебя есть собственное мнение, прошу, высказывайся.
– Я слышала про одного врача в Хьюстоне, – начала она. Он удивленно вскинул брови. – Он… я видела его в каком-то шоу, мне понравилось, как он себя вел и что говорил. Он не важничал. Говорил четко и по делу. Раз нынешний доктор не очень помогает, может, стоит отвезти Мэнди к нему.
– Терять нам нечего. Договорись о визите.
– Завтра позвоню. – Голова ее совсем клонилась к подушке, но она не спускала с него взгляда. – Тебе не обязательно сидеть здесь всю ночь, – мягко сказала она.
Их взгляды встретились.
– Ничего, посижу.
Она заснула под его взглядом.
21
Эйвери проснулась первой. Было еще очень рано, в комнате царил полумрак, хотя ночник по-прежнему горел. Она задумчиво улыбнулась, ощутив, что рука Мэнди лежит у нее на щеке. Тело у Эйвери затекло от того, что она так долго пролежала в одном положении, иначе она поспала бы еще. Надо было размяться. Она осторожно сняла руку Мэнди со своего лица и положила на подушку. Очень осторожно, чтобы не разбудить ребенка, она встала с кровати.
В качалке спал Тейт. Его голова склонилась набок и почти касалась плеча. Поза была с виду неудобная, но грудь его вздымалась ровно, и в тишине ей было слышно его спокойное дыхание.
Халат его распахнулся, открыв торс и бедра. Правая нога была согнута в колене, левая вытянута вперед. У него были красивые ступни и икры. Руки у него были жилистые и немного волосатые. Одна свисала с подлокотника, другая покоилась на груди.
Сон согнал озабоченное выражение с его лица. Расслабленный, рот его выглядел чувственным, способным доставить женщине огромное наслаждение. Эйвери представила себе, каким он должен быть в любви – настойчивым, страстным, добрым – таким, каким он был во всем. Грудь Эйвери стеснило от сдерживаемых чувств. Ей вдруг захотелось плакать.
Она любила его.
Конечно, ей хотелось сделать что-то, что перечеркнуло бы ее профессиональный промах, но вдруг она поняла, что приняла роль жены, потому что полюбила его, полюбила еще тогда, когда не могла произнести его имени.
Она играла его жену, потому что хотела ей быть. Она хотела его защитить, залечить раны, нанесенные ему злой эгоистичной женщиной. И спать с ним хотела тоже.
Если бы он решил предъявить свои супружеские права, она бы с радостью ему повиновалась. Это был бы самый большой ее обман, уж его-то он не простил бы, когда выяснилось бы, кто она на самом деле. Он бы презирал ее больше, чем Кэрол, считая, что она его использовала, и никогда бы не поверил, что ее любовь искренна. А она была искренна.
Он зашевелился. Приподнял голову, зажмурился. Веки его задрожали, потом он резко раскрыл глаза, взглянул на нее. Она стояла совсем рядом.
– Который час? – спросил он хриплым со сна голосом.
– Не знаю. Еще рано. Шея затекла? – Она провела рукой по его спутанным волосам, потом обняла его за шею.
– Немного.
Она стала массировать ему шейные позвонки.
– Хмм.
Через несколько мгновений он запахнул халат, подтянул под себя ноги и уселся поудобнее. Она подумала, уж не спровоцировал ли ее массаж утреннюю эрекцию, которую он не хотел ей демонстрировать.
– Мэнди все еще спит, – неизвестно зачем заметил он.
– Хочешь позавтракать?
– Достаточно кофе.
– Я приготовлю завтрак.
Только начало светать. Мона еще не встала, и на кухне было темно. Тейт стал накладывать кофе в фильтр кофе варки. Эйвери подошла к холодильнику.
– Не напрягайся, – сказал он.
– Ты что, не голоден?
– Я могу подождать, пока Мона встанет.
– Мне хочется тебе что-нибудь приготовить.
Повернувшись спиной, он безразличным голосом произнес:
