которой недавно принимал роды. Тогда ребенка спасти не удалось — он появился на свет мертвым. Жаль, что так случилось, сказала ему сейчас роженица, но ей все равно не удалось бы прокормить еще один рот. Этой маленькой душе будет лучше на небесах.
Все это заняло немало времени. Когда медицинская помощь была оказана всем, кто в ней нуждался, Элла и Рейнуотер решили обойти обитателей этого поселка. Они раздавали им то, что привезли. Люди реагировали на это по-разному. Одни брали еду и детскую одежду молча, другие, наоборот, благодарили чрезмерно многословно. В обоих случаях молодая женщина чувствовала себя очень неловко.
Раздав все, что они привезли, Элла подошла к доктору Кинкэйду. Тот как раз давал последние наставления женщине, родившей мертвого ребенка. Она лежала под ореховым деревом, на крышке от ящика, служившей ей постелью. Доктор выпрямился и устало потер спину. Шляпу и пиджак он оставил в машине. Рубашка его была грязной от пота, а на рукаве виднелось кровавое пятно.
— Ну вот, хоть кому-то мы помогли, — он устало улыбнулся Элле.
— К сожалению, этого недостаточно.
— Верно. — Улыбка исчезла с лица доктора. — В любом случае нам пора ехать домой, а то миссис Кинкэйд и впрямь пришлет за мной полицейского.
— Скажите, а боль будет сильной? — спросила Элла.
— Да нет, — удивился доктор. — Ребенок у нее был маленький, семимесячным, так что роды прошли относительно легко.
Впрочем, он тут же понял, что Элла имела в виду вовсе не родильницу. Она внимательно смотрела на Дэвида Рейнуотера, который в это время о чем-то говорил с мужчиной, одетым в мешковатый комбинезон. Около них крутились два маленьких ребенка. Они цеплялись за грязные штанины отца ручонками, которые были еще грязнее. Третьего малыша мужчина держал на руках. Элла слышала, как он рассказывал Рейнуотеру о смерти своей жены: та умерла неделю назад от туберкулеза. Мужчина говорил, что просто не представляет себе, как ему теперь растить детей. Работы ведь нет…
Элла не слышала, что ответил ее постоялец. Должно быть, пытался подбодрить, уговаривал не терять надежду, верить в то, что все будет хорошо. Дэвид пожал мужчине руку и взъерошил волосы одному из мальчишек. Элла встретилась взглядом с доктором Кинкэйдом.
— Да, — теперь он ответил на ее вопрос.
Молодая женщина вздрогнула.
— А вы не дадите ему обезболивающее? — Она понимала, что не должна об этом спрашивать, и все- таки спрашивала.
— Дам. Если попросит.
— А он попросит?
— Да, миссис Баррон. — Доктор тяжело вздохнул. — Попросит.
6
В первое воскресенье после инцидента, произошедшего у фермы Притчетов, а потом продолжившегося на бойне, кто-то швырнул бутылку в окно методистской церкви. Там как раз шла служба. Бутылка едва не задела женщину, сидевшую на скамье возле самого окна. Впрочем, никто не пострадал, вот только стекло было разбито вдребезги. Оставив за собой тучу пыли, грузовик, с которого бросили бутылку, умчался прочь. Из кабины раздавались расистские выкрики.
Брату Келвину удалось удержать свою паству и от испуга, и от ответных действий. Никто из женщин не запаниковал, никто из мужчин не бросился вслед за машиной. Успокоив детей, священник продолжил проповедь. Число его преданных последователей в результате этого происшествия увеличилось еще на десять человек — люди зашли к методистам впервые и остались навсегда.
На лице священника пока еще оставались синяки — их видели все. Сломанные ребра сильно болели, но он и не думал жаловаться. Такова была плата за добрый совет и попытку хоть чем-то помочь беднякам из поселка. Впрочем, мисс Вайолет по этому поводу высказалась так: «Этому человеку еще повезло, что его не убили».
Хотя у Эллы было свое собственное мнение относительно того, что касалось расовых проблем, в данном случае она была согласна с выводом своей постоялицы. Брату Келвину и всем остальным действительно повезло — они остались живы.
Сначала прихожане думали, что демонстративное нападение на церковь стало своего рода напоминанием чернокожим прихожанам, чтобы они знали свое место и не лезли в дела белых, но следующей ночью последовали поджоги в поселке. Дотла сгорели два сарая, которые служили людям пристанищем, и они остались даже без этого убогого жилья. Потом в ручей, откуда жители поселка брали воду, кто-то кинул мешок с навозом. Стало ясно, что объектом ненависти были не только темнокожие, но и белые бедняки — обитатели местных трущоб.
Впрочем, после этих хулиганских выходок Конрад Эллис и его шайка вроде бы угомонились. Они вновь вернулись к своим привычным забавам — много пили, гоняли, как сумасшедшие, по городу и окрестностям на машинах и донимали людей мелкими каверзами.
Забыть о случившемся у Притчетов было не так-то просто, тем более что к другим фермерам тоже стали приходить сотрудники федеральной службы. Впрочем, теперь сделки по продаже скота — на мясо и на убой — проходили без каких-либо эксцессов. Конечно, не в последнюю очередь это объяснялось тем, что люди были напуганы поведением Эллиса и тем, что власти ему не только не препятствовали, но и, судя по всему, покровительствовали.
Желая уберечь остатки стада, многие фермеры решали пожертвовать слабыми коровами, которых все равно было нечем кормить, и получить за них хоть какие-то деньги. Они понимали, что средства, выделенные правительством на то, чтобы поддержать скотоводов, рано или поздно закончатся и на всех их не хватит. О жалости никто уже и не думал, ибо перед людьми стоял выбор: потерять стадо или лишиться вообще всего.
Город был полон слухов. Одни восхищались смелостью Джорджа Притчета, который сначала не побоялся выступить против головорезов Эллиса, а теперь открыто осуждал шерифа Андерсона за бездействие. Эти люди с презрением отзывались о Конраде и его дружках, наживавшихся на беде других. Им и засуха была на пользу! Впрочем, оказались и такие, кто считал, что местных бедняков надо было проучить покрепче.
Молва распространялась со скоростью ветра. Сопровождались разговоры, как это часто бывает, зловещими предсказаниями, что добром все это не кончится. Напряжение ощущалось даже в воздухе… Скрытая угроза была столь же ощутимой, как невыносимая жара, которая всех измучила. Люди ждали, что вот-вот что-то произойдет.
Как-то вечером, глядя на шахматную доску, мистер Хастингс воскликнул:
— И когда только эта засуха закончится!
Рейнуотер пожал плечами и сделал ход.
Элла в этот день пекла хлеб, поэтому на кухне было ужасно душно. На улице не ощущалось ни малейшего дуновения ветра, хотя все окна в доме раскрыли настежь — в надежде, что хоть вечером воздух станет посвежее. Элла спросила, не будут шахматисты возражать, если она с Солли тоже посидит в гостиной — как-никак, там работал маленький вентилятор, слегка разгонявший духоту.
— Ну что вы, миссис Баррон! Конечно, нет, — ответил Хастингс, а Дэвид тут же кивнул.
Элла устроилась на диване и принялась за шитье. Солли сидел на полу у ее ног и играл катушками.
Честер Хастингс сделал глоток холодного чая и высказал общую надежду:
— Такая духота бывает перед грозой. Неужели наконец-то пойдет дождь?
Рейнуотер оторвал взгляд от доски.
— Если бы я не сомневался в обратном, — улыбнулся он, — то непременно решил бы, что вы
