прилегла ему на грудь. Ее губы искали чувствительные места на его лице и шее, ласкали, целовали, покусывали.
Его руки крепко стиснули ее бедра. Больше они не могли сдерживаться, и произошел взрыв. Он всю ее наполнил лавой из своих кресел, казалось, она потекла по ее жилам, опалила каждый нерв, и это продолжалось до полного истощения.
Потом она стояла перед ним на коленях, стирая теплым влажным полотенцем следы их любви с его тела.
Джеред снова зевнул, когда она бросила полотенце на пол. Легонько коснувшись губами его губ, Лорен прошептала:
– Опять заскучал? Он улыбнулся.
– Нет, я просто сонный, – признался Джеред. – Иди сюда.
Он потянул ее в глубь постели, под одеяла, и примостился рядом. Волосы на его груди щекотали ей спину, а рука обвилась вокруг талии. Лорен придвинулась еще ближе. Он поцеловал ее в плечо, и они провалились в глубокий сон без сновидений.
Теперь сновидения утратили смысл.
Джеред стоял на коленях перед камином, подбрасывая в него маленькие полешки, пока наконец они не разгорелись ярким, веселым пламенем. Чтобы не замерзнуть, он завернулся в меховой плед. За задернутыми шторами царила тьма. Наступила ночь.
Лорен набросила на голое тело халатик и вылезла из постели. Холодный пол обжег ее босые ноги, и она быстро пробежала через комнату и присела на корточки рядом с Джередом.
– Эй, ты замерзнешь. Зачем надо было вылезать из постели?
Джеред обнял ее за плечи, чтобы согреть.
– Потому что ты ушел оттуда, – честно ответила Лорен.
В глазах ее плясали отблески огня.
Джеред крепче прижал ее к себе, и они стали молча смотреть на огонь.
Джеред задумчиво перебирал пальцами ее волосы.
– Джеред?
– Гм!
– Ты не можешь себе представить, как напугал меня, когда я в первый раз тебя увидела. Он откинул голову.
– Напугал? – с притворным ужасом переспросил он, озорно блестя глазами.
– Ты как бревно лежал на дне повозки. Мне никогда раньше не доводилось видеть ничего подобного. Я была заинтригована. В тебе чувствовалась какая-то неведомая мне сила, даже… опасность… я не знаю, как точнее сказать. А когда ты пробрался в мою комнату, я думала, что упаду в обморок.
Он тихо рассмеялся:
– Ты тоже меня очень интересовала, хотя я даже толком тебя и не разглядел. Пепе позже рассказывал мне, как я постыдно упал на тебя.
Он хмыкнул и крепко обнял ее.
– Я хотел, чтобы ты меня боялась, потому что и сам видел в тебе угрозу.
– Во мне? Угрозу? Как это? Лорен недоверчиво смотрела на него.
Джеред подошел к маленькому столику, на который накануне выложил все содержимое карманов, и взял сигару. Чиркнув спичкой о камин, он зажег сигару, медленно затянулся и выпустил дым, поплывший над их головами.
Теперь было самое время рассказать обо всем.
– Я был чертовски зол на тебя, Лорен. Не на тебя лично, а в принципе на любую женщину, которую мне так бесцеремонно навязывали бы, как тебя. В ту ночь, когда умер Бен, у нас вышла ссора. Я не думаю, что он собирался тогда же сказать мне о своих планах насчет тебя и меня. Он высказал свое недовольство моей безответственностью и предупредил, что такое поведение в конце концов загонит меня в тупик.
«Ты теперь мужчина, Джеред, – говорил он, – тебе пора остепениться и вести себя, как положено взрослому человеку, а не как дикому жеребенку, готовому сломать себе шею и уничтожить все, что я собираюсь оставить тебе в наследство».
Джеред снова затянулся и стряхнул пепел в камин. Лорен молчала. Она хотела узнать, что такого случилось той ночью, почему Джеред заочно возненавидел ее.
– Просто из духа противоречия я не соглашался ни с одним его предложением. Наконец он вышел из себя и сказал то, что, видимо, не хотел говорить заранее. Женщина, которую я должен был встретить в Остине, выбрана им мне в жены. Раз я сам не желаю решить эту проблему, то он возьмет это дело в свои руки. Он утверждал, что тебе о его планах ничего не известно. Я вышел из себя, назвал тебя интриганкой и употребил еще кое-какие нелестные эпитеты.
Джеред отвел взгляд от пляшущего в камине огня и внимательно посмотрел на Лорен. Его рука лежала у нее на затылке, а большим пальцем он водил у нее под подбородком.
– Видишь ли, Лорен, всю мою жизнь родители, использовали меня как пешку в своей игре, стараясь с моей помощью побольнее уязвить друг друга. Если я делал что-нибудь приятное одному, другой приходил в ярость. Если я уезжал в «Кипойнт», который люблю, то после возвращении в Коронадо мать неделями изводила меня попреками. Детство и отрочество вспоминаются мне как одна долгая битва между родителями за влияние на меня. Чем старше я становился, тем меньше это меня трогало. Я старался доставить удовольствие себе, а на остальное мне было плевать. Поэтому мне не доставило радости
