— Полицейский?
— Как видишь, это сразу бросается в глаза. Стараюсь войти в роль. Народу это нравится.
Он оказался гораздо симпатичнее, чем я предполагал. Я сел рядом на эстраду зазывалы и полю6опытствовал:
— Ну и как идут дела?
— Погано, — последовал ответ. — Эти чертовы циркачи совершенно отказываются помогать. Ты циркач?
— Да. Я слышал, что убили какого-то карлика. Как его звали?
— Неизвестно, — ответил он. — Никто его не знает, никто о нем ничего не слышал, никто его не видел. Хорошенькое дело! Находят уродца в костюме Адама в балагане, где демонстрируют уродов, — и никто ничего не знает! Пусть расскажут это кому-нибудь другому!
Он бросил сигарету в мокрую траву, вынул из кармана измятую пачку н сунул в рот вторую сигарету. Зажигалка вспыхнула, и он с удовольствием затянулся.
— Это, конечно, кажется полным идиотством, но я провел целый сезон на этой ярмарке и могу вас уверить, что у нас работает только один карлик, — сказал я.
Он с грустью покачал головой.
— Они все говорят то же самое. Где ты был во время этих радостных событий? Я что-то не помню, чтобы я видел тебя этой ночью. Так где же?
— Я спал. Вернулся довольно рано и сразу лет. Я даже не слышал выстрела, но мой дядя меня разбудил, чтобы…
— Подожди-ка, давай оформим это официально. Так мы сэкономим время.
Он достал из кармана записную книжку, карандаш и приготовился записывать.
— Имя?
— Эд Хантер. Девятнадцать лет — почти двадцать. Работаю на ярмарке около года. Живу со своим дядей Эмброзом Хантером. Он держит тут балаган с аттракционами.
— Помню, помню! Такой толстенький коротышка?
— Это он. Отличный мужик! — сказал я.
— Итак, вы ночуете оба в палатке позади вашего балагана?
— Да. — И я рассказал ему, как проснулся и, накинув на голое тело плащ, пошел за дядей Эмом в маленькое шапито, чтобы увидеть убитого. Но потом я слегка приврал: я помнил, что дядя Эм не сказал им о том, как я возил Риту по городу. Значит, и я должен был об этом помалкивать. Я сказал, что вернулся в палатку и снова заснул.
Он бросил на меня странный взгляд.
— Ты проспал весь остаток ночи?
— Конечно.
— А когда ты встал сегодня утром?
— Недавно. Четверть часа назад, может быть, двадцать минут.
— С кем ты разговаривал с тех пор, как поднялся?
— Ни с кем.
Он положил записную книжку обратно в карман, а затем посмотрел на меня так пристально и серьезно, что я внутренне съежился. Наконец он отвел глаза и бросил куда-то в пространство: «Ах ты, черт побери!» Мне показалось, что он обращался к самому себе.
— Вы, циркачи, не любите полицейских, не так ли?
Этот вопрос застал меня врасплох.
— Думаю, многие не любят полицию.
— А почему?
— Ну, потому что мы, циркачи, например, считаем, что закон против нас. Полиция запрещает наши лучшие спектакли в большинстве городов, где мы работаем, и…
— Разве мы запрещаем законные и приличные зрелища?
— Ну, это как сказать…
— Подумай сам: во что превратятся ярмарки, если закон будет смотреть на все сквозь пальцы? Ваши игры по маленькой, которые и так граничат с мошенничеством, — ведь это ловушка для простаков! Уж лучше приставить такому болвану револьвер к виску и отнять деньги — это все же честнее! А ваши «живые картины»?2 Это ведь откровенный стриптиз! Да еще позади балагана — палаточки для клиентов, которым не терпится перейти к делу после…
— Кто вбил, вам в голову, что наши девушки — шлюхи? Они не шлюхи.
— Потому что закон не позволяет им… — он осекся. — Послушай, не надо на меня так смотреть! Я не говорю конкретно о тех девушках, которые сейчас здесь работают, по крайней мере, не о всех. Я говорю лишь о том, что, если понадобится, на ярмарке найдутся и такие. А те, кто торгует у вас сейчас всякими пустяками, начнут торговать травкой. Ну ладно, давай больше не будем!
— Если циркачи и торгуют чем-то недозволенным, то это потому, что ваши порядочные хотят это купить. Эти ваши так называемые сограждане.
Он вздохнул:
— Эд, если большинство сограждан желает посещать притоны, то в городе они найдутся. Никто не стал бы искать их на ярмарочных гуляньях.
Он еще раз грустно взглянул на меня и произнес:
— Значит, ты не любишь полицейских и поэтому вешаешь им лапшу на уши?
— Что вы хотите этим сказать?
— Ты уже спал, когда мы приехали. Ведь это твои слова? И ты ни с кем не разговаривал сегодня утром. Но ты знал, что убили карлика, а не мальчика, хотя я тебе об этом ничего не говорил. Каким образом ты это узнал? Ведь пока мы не приехали и не перевернули его лицом вверх, все думали, что это ребенок. Что скажешь?
Господи! Ведь надо же было быть таким идиотом!
— Я проснулся на минутку, когда вернулся дядя Эм. Это он мне сказал, что убит карлик.
— Ах, вот как было дело! — вроде бы он мне поверил. — А ты знаешь этого убитого карлика?
— Нет, — сказал я и увидел, как он помрачнел. — Подождите, не сердитесь! Конечно, я не видел его лица, но знаю, что никогда с ним не встречался. За всю жизнь я знал только одного карлика — Великана Моута, а дядя Эм сказал, что это был не он.
Он покачал головой:
— Ну ладно, Эд. Надо, чтобы ты все-таки взглянул на фотографию, которую сделали вчера вечером.
И он вынул из хармана фотографию. Я взял ее и начал рассматривать. Это было малоприятное зрелище. С фотографии глядело сморщенное личико с широко открытыми глазами, которые, казалось, заранее предвидели свою судьбу. Фотография была сделана именно на том месте, где вчера был найден убитый. Его только перевернули лицом вверх. Под его головой виднелась истоптанная трава. Я вернул фотографию.
— Нет, я его не знаю и никогда не видел.
— Еще один вопрос, Эд. Ты не заметил вчера вечером ничего необычного? Такого, что обратило бы внимание или казалось ненормальным?
— Вроде ничего такого не было. Правда, молния попала в генератор. Это случается не каждый день.
— Да, — ответил он. — Это мы знаем, спасибо, Эд. Казалось, он отпускал меня на волю, но мне не хотелось уходить, да и идти-то было некуда. Я спросил:
— Вы так и просидели здесь всю ночь? Значит, вы совсем не спали?
— Что ж, иногда это необходимо. Но не напоминай мне, а то я начну зевать. Я пока не сделал ничего такого, что смогло бы гарантировать безопасность карликов. Когда у вас тут открывается палатка со съестным?
— Обычно около десяти.
Он достал из кармана массивные золотые часы на цепочке и со вздохом заметил:
