полицейские – во всяком случае, не в том смысле, как ты это себе представляешь. Что я действительно знаю, так это то, что твой бывший сообщник жестоко убит! Я ведь с самого первого дня предупреждал тебя, что мысль поселиться в таком маленьком городишке, как этот, в надежде вернуться в свой старый дом и снова наладить прежнюю жизнь, – абсурдна! Но ты из упрямства даже не хотел меня слушать. Теперь, после всего, что произошло, я надеюсь, в тебе заговорит здравый смысл и ты вернешься со мной в Лос- Анджелес, как я предлагал с самого начала?
– Эдди убили по чистой случайности, только и всего, – процедил Священник. – Закрой рот и перестань хвастаться, какой ты умник. Черт побери, кто ты такой, чтобы здесь распоряжаться, диктовать, как мне поступать?! Если у нас и возникают какие-нибудь спорные вопросы, мы держим их при себе, договорились?
– Времена изменились, – устало произнес Зигмунд. – Ты долго отсутствовал, появились другие меры законного принуждения и способы обойти закон. Технические науки, компьютерная технология, бухгалтерский учет – все теперь очень сложно. Преступные организации сейчас действуют как гигантские, хорошо отлаженные корпорации, и ты никак не сумеешь вернуть себе то положение, какое занимал раньше. Время обошло стариков, у тебя нет ни одного шанса. – Он, казалось, расчувствовался, его болезненно- желтое лицо пылало. – Ты – бывший человек, утративший свое положение, ты это знаешь? Или до тебя не доходит? Или твои мозги протухли за то время, пока ты сидел в тюрьме? Наверное, так оно и есть, раз ты считаешь…
Священник застонал, будто от боли, стремительно Вскочил с кушетки, замахнулся и, разрывая тишину, нанес справа жестокий удар по лицу Зигмунда тыльной стороной ладони.
Казалось, время остановилось, пока они, застыв, напряженно пожирали друг друга глазами. Наконец Зигмунд вытащил белый носовой платок и медленно промокнул им струящуюся из разбитых губ кровь.
– Я не хотел… – Голова Священника судорожно затряслась. – Я.., я просто вышел из себя, сынок, вот и все…
– В какой-то степени я даже рад, что так получилось, – ответил Зигмунд безразличным, отстраненным голосом. – Это освобождает меня от дальнейших обязанностей перед тобой, которые я сам на себя возложил.
– А? – Отец смотрел на него в диком замешательстве.
– Это значит, что больше мне не придется выполнять сыновний долг перед тобой, – холодно сказал сын. – Я могу спокойно возвратиться к своей нормальной жизни в Лос-Анджелесе, не чувствуя за собой вины. – Он плотно сжал челюсти. – Ты желаешь еще раз меня ударить, перед тем как я уйду?
– Зигмунд, сынок! – взмолился Священник. – Послушай, произошло обычное недоразумение, оно ничего не значит. Я взбесился из-за твоих слов, только, и всего. Давай забудем, выпьем…
– Прощай, отец. – Зигмунд уверенно повернулся и направился к двери. – До свидания, лейтенант.
– До свидания, мистер Джоунз, – с уважением сказал я.
После того как дверь за ним закрылась, Священник несколько долгих секунд стоял и тупо смотрел на нее. Потом, будто выждав, пока догорит дистанционный взрыватель, взорвался. В исступлении он оглядывался по сторонам, пока его бешеные глаза не сосредоточились на баре.
Пошатываясь, он пересек комнату и подошел к нему.
– Черт бы тебя побрал! – заорал он. – Дешевый болтливый козел! – Он запустил нераскупоренной бутылкой скотча в дверь. – Ты, чертова гадина! – От резкого столкновения с дверью бутылка разлетелась вдребезги, вторую постигла та же участь.
Он не успокаивался и продолжал произносить бесконечные тирады виртуозных оскорблений до тех пор, пока бар не опустел и больше нечем было швыряться.
Тогда, спотыкаясь, он пересек комнату и рухнул на кушетку.
– Ради Христа, Уилер, – застонал он. – Что происходит? Когда-то я кое-что собой представлял – в моих руках была большая власть, я держал в страхе и подчинении целую империю. – Последовала минутная пауза, во время которой он неуклюже вытирал рот ладонью. – Мне ни в чем не было отказа. Стоило лишь щелкнуть пальцами, и передо мной возникало все лучшее – девки, напитки, самые прекрасные машины. И тем не менее, когда я увидел, что близится конец, когда меня начали обкладывать со всех сторон, я продумал несколько законных сделок и надеялся их провести, уверенный, что они будут давать прибыль, когда меня уже не окажется поблизости.
Таким образом, я мог не беспокоиться за будущее жены и сына. – Он смахнул рукой пот со лба и вытер ее о халат. – Я отослал их. Я не хотел, чтобы они находились рядом, когда начнется процесс. Я думал, что получу от трех до десяти лет, но мне припаяли все тридцать. Господи, даже подумать страшно! – Его передернуло. – В первые два года моя жена раз в месяц приезжала ко мне на свидание. Я не разрешал ей привозить с собой ребенка.
Тюрьма – не место для детей. Потом она стала бывать все реже и реже, и однажды я просто понял, что она больше не приедет. Спустя три месяца я узнал, что она подбросила ребенка своей тетке, а сама сбежала с чернокожим музыкантом… – Воспоминание об измене жены подкосило его окончательно. – Понимаете, все, что у меня тогда осталось, – это мой ребенок. Тетя писала регулярно раз в месяц, подробно рассказывая, как у него обстоят дела в школе, а потом в колледже. В течение почти двадцати лет он был всей моей жизнью! – Рот Священника бесформенно скривился, и вновь оттуда вырвались и задребезжали злобные слова. – Вы видели, что сейчас произошло, коп? – спросил он безжизненным голосом. – Я отдаю всю свою жизнь ребенку – и что получаю? Ему сейчас тридцать два года, и за все время я в первый раз его ударил, потому что хотел поставить паршивца на место.
И он бросает меня. Меня – своего старого отца! – Он опять вскочил на ноги, его тело и голова тряслись. – Скажите, коп, – заорал он мне в лицо, – мой сын – грязный предатель?
– Может быть, он настоящий мужчина, Священник, – медленно произнес я. – Если вы только понимаете смысл этого слова.
Я спустился на лифте в вестибюль отеля и уже почти добрался до выхода, когда заметил знакомое лицо в очках, наполовину спрятанное за газетой. Тут же сменив направление, я пересек вестибюль, направляясь туда, где в углу в нише удобно устроился Зигмунд Джоунз. Он заметил меня и опустил газету.
– Привет, лейтенант. – Зигмунд сдержанно улыбнулся. – Мне нужно как-то убить время, потому что самолет в Лос-Анджелес отправляется через час. А я терпеть не могу ждать в аэропорту. В каком он был состоянии, когда вы с ним расстались?
