Или начать с Раймонда? Как он ее преследовал. Как не сводил с нее тоскующего взгляда, если они находились в одной компании, где, кстати, присутствовала и его жена. Как она ненавидела его коровьи глаза и влажные руки, пока не поняла, что может воспользоваться его одержимостью, чтобы наказать отца. Нет, с Виком она говорить об этом не могла.
– Ну вот, – сказала она, накладывая свежую повязку на шов. – Все сделано, и надо отметить твое необыкновенно послушное поведение.
Не успела она отойти от него, как он взял ее руки и положил их себе на грудь. Получилось, что она обняла его сзади.
– Что ты делаешь, Вик?
– Кто был твоим идеальным пациентом?
Она не стала отвечать на вопрос, просто слегка рассмеялась, что было не очень легко, поскольку грудь ее была прижата к его спине, пальцы лежали на жестких волосах на его груди, а нижняя часть ее тела, охваченная жаром, прижималась к его пояснице.
Он накрыл ее руки своими ладонями и не отпускал. Левой ладонью она чувствовала сильные удары его сердца. Этот ритм оказывал на нее странное действие, что было удивительно для человека, привыкшего слушать сердцебиение других людей ежедневно. Он заставлял ее собственное сердце биться чаще.
– Разве нам не пора готовиться к отъезду, Вик? Мне казалось, ты торопишься поскорее отсюда убраться.
– Твой идеальный пациент. Я хочу услышать о нем или о ней, или я останусь здесь, а ты уже знаешь, что я человек упрямый. – Чтобы слова звучали убедительнее, он еще крепче прижал ее руки к себе.
Сдаваясь, она прижалась лбом к ложбинке между его лопатками. Но так стоять было слишком удобно, слишком приятно, и через несколько секунд она подняла голову.
– Это была женщина. Ей было тридцать четыре года. Одна из жертв теракта во Всемирном торговом центре. Одиннадцатого сентября я была в Филадельфии, на конференции. Вечером я поехала в Нью-Йорк. Ее вытащили из развалин живой, но пострадала она очень сильно. Я ее оперировала. Ей ампутировали ногу. Сутки мы даже не знали, как ее зовут. У нее с собой не было документов, сказать нам она ничего не могла. Но подсознательно она понимала, что ей пытаются помочь. Каждый раз, когда я брала ее за руку, чтобы подбодрить, она сжимала мою руку. Потом она пришла в себя, назвала свое имя, и мы разыскали ее семью, которая отчаянно пыталась что-то узнать. Она оказалась из Огайо, приехала по делам. Муж и трое детей приехали к ней в больницу. В тот момент она взглянула на меня. Взгляд был таким выразительным, что слов не требовалось.
В какой-то момент во время рассказа Ренни прижалась щекой к спине Вика. Он гладил ее руки, все еще лежащие на его груди.
– Ты спасла ей жизнь, Ренни.
– Нет, – сказала она глухо. – Не смогла. Она умерла через два дня. Знала, что умирает. Мы сказали ей, что вряд ли ей удастся выжить после такой страшной травмы. Она благодарила меня за то, что я продлила ей жизнь и она смогла увидеться со своей семьей. Она хотела с ними попрощаться. Ей потребовалось все ее мужество и огромная сила воли, чтобы прожить эти два дня. Но ее любовь к ним была сильнее боли. Так что, когда ты спросил меня о моем идеальном пациенте, я сразу вспомнила ее.
Он немного помолчал, потом сказал:
– Я думаю, ты необыкновенная, доктор Ньютон. Неудивительно, что Роббинсы такого высокого о тебе мнения.
Она правильно поняла его фразу. Ему хотелось знать о ее отношениях с Тоби и Коринной, вот он и нашел окольный способ. Почему бы не рассказать ему обо всем? Он, вероятно, и так почти все знает. Возможно, Тоби успел ему многое рассказать, и теперь Вик хочет услышать ее версию.
Она снова прижалась лбом к его спине.
– После Раймонда Кольера родители отдали меня в интернат в Далласе. На первое же Рождество они укатили в Европу. Мама не хотела ехать, во всяком случае, так она говорила. Но с Т. Дэном не поспоришь. Я осталась одна в школе на праздники, это было частью наказания. Каким-то образом об этом узнали Тоби и Коринна. Утром в Рождество они ко мне приехали. Привезли своих детей, подарки и изо всех сил старались меня развеселить. Тоби, может быть, и чересчур озабочен моей безопасностью, но, скорее всего, он все еще видит во мне девочку, которую бросили на Рождество.
– Что случилось в тот день в кабинете твоего отца, Ренни?
Она подняла голову и убрала руки.
– Если мы едем в Галвестон, пора отправляться в путь.
Вик взял ее за плечи.
– Что случилось, Ренни?
– Уэсли обвинит меня в том, что мы задерживаемся, – заявила она вместо ответа.
– Он тебя изнасиловал? Пытался? Разозленная его настырностью, Ренни вырвалась из его рук.
– Господи, ты никогда не сдаешься!
– Так как?
– Разве не это отец сказал полицейским?
– Да. Из того, что я уже знаю о Т. Дэне Ньютоне, вранье – самый невинный из его грехов. Он легко соврал бы полиции и улыбался при этом. Скажи, что заставило тебя выстрелить в Кольера?
– Какое это имеет значение?
– Имеет, потому что я хочу знать, черт побери! Имеет, потому что ты чертовски упорно стараешься сохранить в тайне то, что было похоронено с помощью денег твоего папаши. Имеет, потому что у меня второй день торчком торчит и я ничего не могу с этим поделать. Да еще ты обвиняешь меня в том, что я
