Она на самом деле пригласила на вечер няню, это было правдой. Она привела в порядок ногти, сделала прическу и оделась специально, чтобы удивить Брэдли и предложить ему поужинать в городе. Ей хотелось помириться с ним после утреннего разговора.
Весь день Тони думала об их ссоре. Брэдли ушел из дома ужасно разозленный. Она была не только сердита, но и опечалена. Уборка дома, готовка и множество других домашних забот занимали все ее время. Но она не могла не думать об их утреннем разговоре и о возможности, пусть и минимальной, что Брэдли говорил правду.
Ну вдруг Брэдли действительно был на семинаре, а потом засиделся в баре с новыми знакомыми?
Возможно, Тони искала неприятности на пустом месте. Если муж не обманывал ее, то каково ему было объясняться с ней, зная заранее, что она ему не поверит и предположит худшее.
Существовала ничтожная вероятность того, что он все-таки был на семинаре, а потом пошел выпить пива. Чтобы не разрушать семью, она должна была верить в лучшее.
Поэтому после обеда Тони решила сделать приятный сюрприз, протянув своего рода оливковую ветвь. Она заказала столик в итальянском ресторане, где Брэдли хотел побывать. Они бы провели вечер вдвоем, вдали от дома и от детей, выпили бы бутылочку вина, а дома занялись бы любовью. Тони надеялась заслужить прощение мужа и оставить неприятный эпизод в прошлом.
Но его не оказалось на рабочем месте. Он ушел без объяснений и не сказал, куда направляется. Все повторялось снова. Это было знакомое поведение, понятный сигнал, и происходящее оправдывало обыск в столе мужа.
Спустя несколько минут ее опасения полностью подтвердились. В самом нижнем ящике под бумагами она нашла стопку порнографических снимков. Среди них были и расплывчатые, и очень четкие, некоторые из наиболее непристойных фотографий были явно сделаны фотографом-любителем.
Брэдли снова поддался своей пагубной страсти. Как и все рабы привычки, в периоды обострения он мог совершить необдуманный поступок, как, например, показать эти снимки коллеге или оскорбить действием несовершеннолетнюю пациентку.
И одному господу известно, что еще он мог вытворить.
12
Когда Дин вошел в холл, первое, что он увидел, – мокрые плавки сына на полу. Гэвин полулежал на диване в гостиной и щелкал клавишами пульта дистанционного управления, переключаясь с одного телевизионного канала на другой. Вокруг бедер у него было обмотано полотенце, волосы были еще влажными.
– Привет, Гэвин.
– Привет.
– Ты плавал в бассейне?
Не отрывая глаз от экрана, сын ответил:
– Нет, мне просто нравится сидеть в полотенце.
– Когда понесешь мокрое полотенце в сушилку, подними плавки с пола.
Гэвин пробежался еще по нескольким каналам. Дин снова обратился к нему:
– Прими душ, а потом мы поедем ужинать.
– Я не голоден.
– Прими душ, а потом мы поедем ужинать, – повторил Дин чуть громче.
– А если я этого не сделаю, то ты снова меня ударишь, так?
Дин бросил на сына выразительный взгляд, давая понять, что его терпение на исходе. Гэвин выключил телевизор, бросил пульт на диван и вышел из комнаты. На полдороге он сдернул с себя полотенце, продемонстрировав отцу голую задницу. И Дин мысленно выставил ему высокую оценку за изобретательность и многозначительность жеста.
Не дожидаясь согласия Гэвина, Дин отвез его в ресторан. Гэвин дулся, односложно отвечал на все вопросы отца, пытавшегося завести разговор.
Когда им принесли заказанные блюда, Дин спросил, поджарен ли бургер Гэвина так, как тот любит.
– Все отлично.
– Я виноват в том, что мы редко ужинаем дома, и прошу за это прощения.
– Мне плевать. Ты готовишь омерзительно. Дин улыбнулся:
– Не стану спорить. Думаю, что ты скучаешь без маминого соуса к спагетти и тушеного мяса в горшочках.
– Точно.
– Но тебе всегда больше нравились пицца и бургеры. Гэвин тут же занял оборону и мрачно поинтересовался:
– А что в этом такого?
– Ничего. Я в твоем возрасте питался точно так же. Гэвин выразительно фыркнул, давая понять, что, с его точки зрения, подобные продукты питания не могли существовать в столь далекие времена. Дин сделал еще одну попытку:
– Сегодня я встретился с моей давнишней приятельницей. Ты помнишь Пэрис Гибсон?
– Ты что, считаешь меня дебилом? – немедленно последовал ответ сына в сопровождении мрачного
