не только извергать обвинения и юридическую тарабарщину. Рид готов был поставить свой выигрыш на следующих бегах, что этот рот годится и на нечто совсем иное.
Глава 4
В аптеке «Прерия» судья Джозеф Уоллес был почетным клиентом: никто в таких дозах и с такой регулярностью не покупал средство от повышенной кислотности. Отодвигаясь от обеденного стола, он уже чувствовал, что не миновать ему вскорости сделать глоток-другой своего снадобья. Обед приготовила его дочь Стейси; она варила ему обеды ежедневно, кроме воскресенья, когда они отправлялись поесть в ресторан загородного клуба. Стейсины клецки, легкие и воздушные, как всегда, падали ему в желудок, словно мячи для гольфа.
– Что-то не так? – Стейси заметила, что отец рассеянно потирает живот.
– Нет, ничего.
– Тебе же обычно очень нравится курица с клецками.
– Обед был вкуснейший. Просто желудок опять дает о себе знать.
– Пососи мятный леденец.
Стейси протянула ему хрустальную конфетницу, стоявшую рядом на чистом, без пылинки, кофейном столике вишневого дерева. Он развернул леденец в красно-белую полоску и сунул в рот.
– Стало быть, желудок дает о себе знать? И есть на то причина?
Стейси взяла на себя заботы об отце несколько лет назад, когда умерла ее мать. Дочь была одинока, молодость ее давно прошла, но она никогда и не проявляла никаких устремлений, кроме как стать хозяйкой дома. У нее не было ни мужа, ни детей, поэтому она усердно хлопотала вокруг судьи.
Стейси отродясь не была красавицей, и возраст не внес поправок в это прискорбное обстоятельство. Бессмысленно пытаться описать ее прелести с помощью тактичных эвфемизмов. Она всегда была дурнушкой. И все же в Пурселле она пользовалась всеобщим уважением и признанием.
Ее имя входило в список членов любой сколько-нибудь значимой женской организации. Она вела уроки для девочек в воскресной школе при первой Методистской церкви; исправно, каждое субботнее утро, навещала обитателей дома престарелых, а по вторникам и четвергам играла в бридж. Дни ее были сплошь заняты всевозможными мероприятиями. Одевалась она хорошо и дорого, хотя для своего возраста чересчур старомодно.
Манеры ее были безукоризненными, благовоспитанность изысканной, нрав спокойным и ровным. Благородный стоицизм, с которым она сносила удары судьбы, вызывал восхищение. Все полагали, что она довольна и счастлива.
Но сограждане ошибались.
Маленький, похожий на воробья, судья Уоллес надел тяжелое пальто и направился к двери.
– Мне вчера вечером позвонил Ангус.
– Да? И чего он хотел? – поинтересовалась Стейси, поднимая отцу воротник, чтобы его не прохватило ветром.
– Вчера приехала дочь Седины Гейгер. Стейсины хлопотливые руки замерли, она даже отступила назад. Их глаза встретились.
– Дочь Седины Гейтер?
Губы ее побелели как мел, голос стал резким и пронзительным.
– Она родила ребенка, помнишь, Александрой, кажется, назвали.
– Да, Александрой, помню, – рассеянно повторила Стейси. – Она здесь, в Пурселле?
– Вчера, по крайней мере, была. Вполне уже взрослая.
– Почему ты мне вчера не сказал, когда я пришла домой?
– Ты поздно вернулась со званого ужина. Я уже лег. К тому же я понимал, что ты устала, незачем было тебя попусту беспокоить.
Стейси отвернулась и принялась выбирать из конфетницы целлофановые обертки. У отца была досадная привычка оставлять их в вазочке.
– Почему это неожиданное появление Селининой дочери непременно должно меня обеспокоить?
– В общем-то нипочему, – ответил судья, радуясь, что не видит глаз Стейси. – Впрочем, теперь, возможно, все в этом чертовом городишке пойдет наперекосяк.
Стейси вновь повернулась к нему. Ее пальцы терзали кусочек целлофана.
– Отчего вдруг?
Неожиданно рыгнув, судья прикрыл рот кулаком.
– Она работает в Остине, в районной прокуратуре.
– Дочь Седины?! – воскликнула Стейси.
– Черт-те что, правда? Кто бы мог подумать, что из нее выйдет что-нибудь путное? Росла-то ведь без родителей, с одной Мерл Грэм.
– Ты пока так и не сказал, зачем она явилась в Пурселл. Навестить кого?
Судья отрицательно покачал головой.
– Боюсь, по делу.
