В этом металлическом звуке гремели тысячи детских костей.
Останков младенца.
Девяносто девять Эйнштейн.
Дин проснулся, ловя ртом воздух, все лицо покрылось каплями пота. Он открыл глаза, пытаясь сбросить сон. В комнате царила темнота и ощущалось чье-то присутствие.
Кто-то здесь был.
Мысль явилась в своей примитивной неоспоримости. Дин хотел позвать на помощь, закричать, но язык ему не повиновался. Валидол сковал мышцы. Разум оставался вялым и заторможенным. Ему все еще это снилось? Очередная галлюцинация? Его глаза привыкали к темноте, так что он смог различить фигуру, форму, контуры. Он напрягся, казалось, почти увидел лицо…
Почти.
У него было такое чувство, что кто-то ударил его, и ударил неслабо. Дин совершенно проснулся, вернувшись к плачевной действительности, осознав, что это не пустая фантазия и что он не один. Кто-то был в его доме. В его доме. Неужели злоумышленник знал? Знал.
Останки младенца.
И не просто в доме, а в его комнате. Кто-то находился в его комнате. Фигура… в темноте… в ногах кровати. Адреналин сделал свое дело, нивелировав все воздействие валидола. Дин схватил тяжелые часы «Биг Бен» с ручным заводом и запустил ими в фигуру что было силы.
– Боже… – отозвалась тень, уклонившись от часового снаряда. «Разве кто-нибудь может с такой скоростью двигаться? – спросил себя Дин. – Да нет, это не они двигаются быстро, а я торможу».
– Успокойся, успокойся, – сказала темная тень. – Я не хотела испугать тебя.
– Доббс? – спросил Дин скрипучим резким голосом, напомнившим звук от наждачной бумаги, проведенной по дереву.
– Кто?
– У меня есть телефон! – завопил он в темноту.
– Отлично, давай закажем пиццу. Пиццу?
– Включи свет, док.
Дин осторожно потянулся к лампе. Непослушными пальцами он ощупал голову и пробрался к выключателю. Свет загорелся, наполнив комнату белым сиянием и открывая его глазам посетителя.
– Пайпер?
На ней был короткий кожаный жакет, вельветовые бриджи и черные мокасины. Голову покрывал черный вязаный берет. Глаза огромные, щеки мертвенно-бледные.
– Прости, что испугала тебя, док. Но ты не отвечал на звонок, – она нервно перебирала руками, затянутыми в перчатки, глядя на него через плечо. – Я, конечно, пошутила насчет пиццы. Никто не занимается доставкой в такую погоду.. – Пайпер взглянула на часы: – Или в такое время суток.
– У меня есть какие-то остатки еды на кухне.
– Отлично. Я умираю с голоду. Ничего не ела с утра.
Дин встал с кровати, забыв, что из одежды на нем только майка и «боксерские трусы».
Он схватил рубашку со спинки стула, но Пайпер уже успела увидеть достаточно и усмехнулась.
– Повтори еще раз, – сказал Дин, проводя рукой по густым каштановым волосам.
Пайпер была и впрямь голодна. Она уже поглотила половину цыпленка в кисло-сладком соусе и тарелку риса, а теперь расправлялась с консервированной говядиной с овощами.
– Я знала, что ты сочтешь меня сумасшедшей. Есть крекеры? Он поднялся, взял пачку соленых крекеров из коробки и положил рядом с ее тарелкой.
– Спасибо. Ты последний в моем списке тех, к кому бы я обратилась, ты Мистер Ученый и так далее. Но может быть, именно по этой причине я пришла.
Пайпер вскрыла пакет с крекерами, взяла три штуки, разломила в руке и высыпала обломки в тарелку.
– Может быть, я даже хочу, чтобы ты сказал мне, что я спятила. Нет, чтобы ты доказал мне, что это только мое воображение.
Дин молчал.
Над раковиной висели часы «Феликс Кэт» в черно-белом варианте, купленные Джуди, когда они только что поженились. Хвост свисал в качестве маятника, а глаза двигались вправо-влево, влево-вправо.
«Они напоминают мне тебя, – заявила Джуди, вешая игрушку на стену в кухне. Он подозревал, что это была простая уловка, чтобы он одобрил это глупое приобретение. – Туда-сюда, туда-сюда, всегда стреляешь глазами по сторонам».
Туда-сюда.
Не этим ли он занимался сейчас? Не поэтому ли он пропустил мимо ушей все размышления Пайпер? Размышления и немыслимая движущаяся фотография. Размышления и послание, вырезанное на доске восемнадцатисантиметровым лезвием, как раз по длине ножа-молнии Уайти Доббса.
– Как ты вошла?
