— Но ты же понимаешь, что я хотела сказать, — проворковала она, сонно устраиваясь у него под боком. — Папа писал статьи для газеты. Иногда он сердился, потому что людям не нравилось то, что он написал. По-моему, это было что-то про рабов. Он сказал маме, что поедет на Север и подыщет нам новое место жительства. Мы были так возбуждены. Но он заболел там и умер. Мы его больше не видели. Я его почти не помню.
— А представь себе, каково мне — я ведь вообще не знаю, кто мой отец. Правда, нельзя сказать, что клиенты моей мамаши — это такой уж первосортный материал.
Она взглянула на его лицо, на котором появилось выражение горечи, и сняла напряжение, проведя по лицу пальцем.
— Раз он зачал тебя, то должен был быть очень сильным и красивым. Но мне совершенно безразлично, кто он.
Черты его лица разгладились, и он поцеловал ей руку.
— Продолжай. Когда твоя мама снова вышла замуж?
— Точно не знаю. Мне было около десяти. Нам пришлось переехать из нашего дома и бросить там все вещи. Наверное, люди плохо относились к маме из-за того, что писал папа.
Росс восстановил недостающие детали картины. Брайант был аболиционистом. Он уехал на Север, вероятно, не смог приспособиться к перемене климата и умер от какой-нибудь болезни легких. Мать Лидии, вдова, потеряла все.
— Я помню темную комнату под крышей в старом доме. Там мы и жили. Мама шила, делала вышивки на женских носовых платках и тому подобное. Однажды она пришла домой и сказала, что познакомилась с человеком, который живет на ферме в горах. — Она вздохнула. — Они поженились, и он сказал, что забирает нас к себе. У него был вовсе не дом, а просто лачуга — в ней было холодно зимой и жарко летом. Мне приходилось спать на сеновале, а туда можно было попасть, только вскарабкавшись по лестнице. Место было гнусное, грязное, и маме приходилось все время много работать, чтобы приготовить еду и сделать дом хоть чуть-чуть пригодным для жизни. Я представляю себе, в каком она была отчаянии, раз решилась выйти за него замуж. Она надеялась, что на ферме будет вдоволь еды и что обстановка для меня там будет здоровее, чем в городе на чердаке. Он хвастался, а мама поверила во все его враки. Так он бесплатно приобрел себе рабыню.
— А твой сводный брат?
— Он был старше меня. Он уже был взрослый, когда мы с мамой туда приехали. Они со стариком постоянно дрались, друг с другом и с соседями, которых ненавидели. И нас тоже все ненавидели. Когда мы приезжали в город за покупками, нас обзывали всякими обидными прозвищами. Мама плакала и вскоре вовсе отказалась ездить в город, так что и я тоже перестала. Я боялась оставаться одна с мужчинами.
Росс прижал ее к себе.
— Эта жизнь кончилась, Лидия. Я рад, что ты мне это рассказала. Это очень многое объясняет. И я тоже почувствовал облегчение оттого, что рассказал о себе. Ты единственная живая душа, которая знает правду. Моя тайна умерла вместе с Джоном Саксом. Больше я никому ничего не говорил.
Она была не единственной, кто знал о нем. Клэнси тоже знал. Были и другие люди — они разыскивали Сонни Кларка. Но они его никогда не найдут, если только это от нее зависит. Она крепко обняла его.
— А Виктории ты не говорил?
Руки, ласкавшие его, замерли.
— Нет, — мягко ответил он. — Я ей никогда не говорил.
Лидия улыбнулась про себя. Виктории принадлежала его любовь. Возможно, принадлежит до сих пор. Но ей принадлежит нечто, чего у Виктории не было. Его доверие.
— Росс!
— М-м-м? — Он не мог надивиться, какой нежный у нее живот. Костяшками пальцев он тихонько барабанил по нему.
— То, что ты сегодня сделал со мной…
Он замер.
— Да?
— Да нет, ничего.
— Что? Скажи мне.
— Это… Я не знаю… Ты, наверное, подумаешь…
— Я не буду знать, что подумать, если ты мне не скажешь.
— Ну, я просто подумала, что… — Она чуть повернулась, оперлась о его грудь и заглянула ему в глаза. — А что, если я это сделаю с тобой?
XX
Джефферсон был похож на большой муравейник. В 1872 году он занимал второе место по численности населения в Техасе после Галвестона и был центром торговли и перевалочным пунктом. Многопалубные пароходы стояли в доках, изрыгая массы пассажиров, которым предстояло продолжить путь на Запад в фургонах; здесь же сгружались различные товары, а на борт грузилось огромное количество тюков с хлопком, адресованных дальше вниз по реке — на рынки Нового Орлеана.
По улицам бродили толпы людей, в основном переселенцев, которые покупали, продавали, торговались, менялись, грузились или разгружались. Деньги и товары переходили из рук в руки. Освобожденные негры старались не слишком попадаться на глаза. Аристократы, потерявшие все в ходе войны, пытались делать вид, что этот конфликт не внес изменений в их жизни, в частности — не изменил их положение в обществе. На дельцов с Севера либо плевали, либо радушно их принимали — в зависимости от количества и цвета денег и от того, с какой готовностью они их тратили. Почтенные отцы семейства якшались с отпетыми головорезами, заполнявшими портовый квартал по ночам. Хорошее место, чтобы найти того, кто тебе нужен, назначить встречу… или затеряться.
Вэнс Джентри, сидя в седле, обозревал людское море — тысячи переселенцев стояли лагерем на многие мили вокруг города. Джентри разочарованно вздохнул.
— Как, черт побери, вы намерены отыскать их среди всего вот этого! — спросил он Говарда Мейджорса, выразительно дернув головой.
— Найдем, — спокойно ответил Мейджорс.
— Ну что ж, тогда начнем, — сказал Джентри, стукнув лошадь по бокам пятками сапог.
— Нет, — возразил Мейджорс. — Сегодня вечером мы начнем расспросы так, чтобы не привлечь ничьего внимания. А если мы просто пойдем напролом и станем заглядывать во все фургоны подряд, мы только спугнем его. Если он захочет скрыться, то нет ничего проще — в такой-то массе народу.
Джентри цветисто выругался. С тех самых пор, как мадам Ляру навела их на след Росса, он провел многие дни в пути — грязные закопченные поезда, постоянно опаздывающие, жесткие постели, отвратительная пища — а то и вовсе никакой. Им с Мейджорсом удалось сесть на пароход в Шривпорте, но он был переполнен и еле тащился. Терпение Джентри уже почти истощилось, а тут еще Мейджорс с его постоянными призывами к осторожностям. Все это страшно раздражало Джентри, особенно теперь, когда они были так близки к цели.
Они знали, что фургоны отсюда двинутся в разных направлениях. Виктория должна быть в одном из этих фургонов. Джентри хотел избавить ее от унижения, которое ей пришлось испытать, от тяжелой работы, которую ее заставляли выполнять, и хотел он это сделать до того, как Росс тронется в путь. Он уже почти забыл, какое чувство облегчения испытал, когда мадам Ляру сообщила ему, что видела миссис Коулмэн и что она вроде бы была в добром здравии.
— Ну ладно, — неохотно согласился Джентри. — Сегодня вечером мы наводим справки. А завтра я начну искать свою дочь, нравится вам это или нет. — Он дернул поводья и направился к центру города, где им посчастливилось снять комнаты.
Мейджорс не отставал. Ему до смерти надоели угрозы Джентри. Если бы он не был так решительно настроен захватить Сонни Кларка перед своим уходом на пенсию, а потом уйти во всем блеске славы, он уже много недель назад бросил бы все это, и пусть бы Джентри нанимал кого-то другого. Джентри нанял бы ребят с пистолетами, это уж точно. Он не хотел, чтобы хоть словечко просочилось о том, что его зять — знаменитый Сонни Кларк. А как это сделать, если его не убить?
Мейджорс перевел свою лошадь в рысь. Он не собирался выпускать Джентри из виду. Сколько раз
