спутницу здоровяка с топором. – Похоже, мы побеждаем.
Прежде чем Гэлис успела ответить, в поле ее зрения возник еще один вражеский солдат, преследующий Старого безоружного колониста. Она издала боевой клич и бросилась за ним, оставив за спиной странную девицу с неподъемной кувалдой.
Ганиморо привела Верклоффа. Лерена собралась было запротестовать, и даже Юнару, похоже, смутил такой выбор, но, подумав, сестры промолчали, по достоинству оценив сообразительность Избранной. Парень был дорог и императрице, и герцогине, так что жертва приобретала для обеих особое значение. Что касается Верклоффа, то он, привычный к обществу Лерены, крайне удивился, увидев рядом с ней Юнару. «Уж не считают ли они обе меня своим», – подумал юноша, преисполнившись гордостью. В какой-то миг он наткнулся на взгляд Ганиморо, которая смотрела на него так, словно читала его мысли. Молодой человек опустил глаза и придал лицу приличествующее случаю скромное выражение. Сидевший в кресле незнакомый старик тоже разглядывал его с непонятным интересом. Наверное, в других обстоятельствах эти детали насторожили бы Верклоффа, но вино, которым угостила его Ганиморо перед тем, как привести к императрице, заставило несчастного утратить бдительность.
– Сядь сюда, – сказала Лерена, указывая на пол у своих ног.
Юнара поднялась и, подойдя ближе, остановилась за спиной сестры, положив руки ей на плечи. Верклофф повиновался и сразу же почувствовал, как императрица сделала полшага вперед – ее бедра коснулись его плеч. Что она собирается делать? Что здесь происходит?..
Юноша взглянул на Ганиморо, надеясь найти ответ в ее глазах, но и она, и Нетаргер смотрели на него как-то странно, с выражением то ли печали, то ли сочувствия.
Императрица принялась массировать ему шею правой рукой, и Верклофф зажмурился от удовольствия. Лерена что-то напевала: его стало клонить в сон. Однако откуда-то издалека настойчиво доносился голос сомнения и страха. Голос этот был слаб и шел как будто из прошлого; у юноши не было сил прислушиваться к нему – тем более что сонливость уже растекалась по телу, ослабляя волю, погружая в сладкую дрему.
Когда острое лезвие проткнуло ему яремную вену, Верклофф уже ничего не почувствовал.
Сначала Китайра подумала, что это силы возвращаются к ней, разливаясь по ослабевшим членам, окрашивая розовым бледную кожу и заставляя легкие жадно вбирать больше воздуха. Но способна ли одна лишь решимость, даже подкрепляемая ненавистью, делать такое с человеком? Девушка знала, что оживает ненадолго, что прилив сил сменится их упадком, как только…
И тут Китайра ощутила присутствие Сефида. Первая пришедшая на ум мысль: так бывает в те минуты, когда наблюдаешь восход. Ты знаешь, где поднимется солнце, и если сумеешь дождаться, то увидишь, как светлеет горизонт, как черное становится пурпурным, пурпурное – красным, красное – оранжевым, желтым, а потом в небе появляется и само светило… Нечто похожее происходило и с грамматистом. Край неба окрасился Сефидом, и все мысли мгновенно устремились к нему в ожидании рассвета.
Китайра поняла – он скоро наступит.
Во рту у Поломы пересохло. Он попытался собрать хоть немного слюны, но страх высосал из него все, до последней капли.
Мальвара стиснул рукоять сабли, чтобы никто не видел, как дрожат пальцы, но так и не придумал, что сделать с коленками. Впрочем, в темноте никто ничего не замечал. До него долетали крики и шум битвы, охватившей едва ли не весь остров. Сражение шло за его маленький городок. Бедный, несчастный Кидан…
Полома огляделся. Его товарищи и соотечественники, вооруженные и готовые защищать свои дома, стояли рядом. Стояли в ожидании.
Какая-то мысль не давала ему покоя, копошась в мозгу, как спрятавшаяся под полом мышь.
Интересно было бы узнать, как обстоят дела у других. Мальвара нисколько не тревожился за Мэддина и Кадберна, даже несмотря на прозвучавший ранее взрыв. Эти двое представлялись ему несокрушимыми, словно скалы. Кевлерену в любом случае никто не сможет причинить зла, а Кадберн легко сумеет постоять за себя. С Госом тоже ничего не случится – он ведь профессиональный военный и командует профессиональными воинами. Гэлис Валера? В нее Полома верил беззаветно.
Все эти люди сражались по разным причинам, ради своих собственных интересов, но, так или иначе, помогали защищать Кидан. Удивительные настали времена. Удивительные люди – эти хамилайцы…
В памяти всплыло лицо Эриот. Жаль, не довелось видеть ее чаще. Симпатичная женщина, энергичная, да еще и с живым умом. Пожалуй, он мог бы завести от нее детей…
Поломе вдруг пришло в голову, что Эриот в этот самый момент, может быть, тоже бьется не на жизнь, а на смерть. Он попытался представить ее сражающейся, но получилось плохо – жестянщинца никак не подходила для войны.
И снова непонятное беспокойство отвлекло Мальвару от мыслей об Эриот.
Сколько же его друзей погибнут, защищая город? Это их личный выбор, сказал себе Полома. Каждый принимал решение сам, по собственной воле. Люди сами связали свое будущее с будущим родины. Даже Эриот.
Полома почесал голову рукоятью сабли. Должны ли его соратники связать свое будущее с будущим Кидана?
Едва задав себе этот вопрос, он понял, что именно не давало ему покоя весь вечер. Единственными, кто не дрался за Кидан, были сами киданцы, а это значило, что кто бы ни победил, они все равно останутся в проигрыше. Что же он тогда за вождь?..
– Пора выступать, – громко сказал Мальвара.
Двое или трое стоявших рядом с ним людей недоуменно посмотрели на префекта.
– Выступать? Куда?..
– В помощь друзьям. Пора отбивать наш город.
Он не стал смотреть, последует ли кто за ним. Сражение шло вокруг Цитадели, и исход его определялся на Длинном Мосту. Там-то Полома и хотел быть в эту ночь.
