Робинсон прибудет сюда через десять дней.
Следующие несколько дней, куда бы ни направлялся Квиллер, он повсюду осторожно наводил справки о возможности работы для приезжей на неполный рабочий день. Однажды на почте он встретил Лайзу Комптон. Она работала в обществе помощи престарелым, а её муж был инспектором школ; и тот и другой могли посодействовать в этом деле.
Когда Квиллер поделился с Лайзой своей проблемой, она спросила:
– У этой дамы мягкая, открытая натура?
– В высшей степени, – сказал он.
– Ты слышал о нашей новой программе под названием «Приятель пациента»? Нет?! Суть её такова: мы находим «приятелей» одиноким «пациентам»; «пациенты» платят нам, а мы платим «приятелям» за вычетом небольшого процента на бухгалтерские услуги. «Пациентов», которые не могут платить, субсидирует Фонд К.
– Эта программа – твоя затея? – поинтересовался Квиллер.
– Нет, это последняя великая идея Ирмы Хасселрич. Я только привела её в исполнение, – ответила Лайза. – Как зовут твою знакомую?
Квиллер немного поколебался, зная, что новость будет передана по пикаксскому испорченному телефону в следующем виде; «У мистера К. новая приятельница». Поэтому несколько сумбурно и весьма многословно пояснил:
– Её фамилия – Робинсон. Зовут её Сади или Селия – что-то вроде этого. Мы никогда не встречались. Она была лучшей подругой Эвфонии Гейдж во Флориде. Миссис Гейдж говорила, что Селия – или Сади – очень веселый, добрый и открытый человек.
– Ладно. Пусть она со мной свяжется сразу после приезда. Мы внесем её имя в список.
– Она будет очень рада, я уверен. Как поживает твой старый ворчун муж, Лайза?
– Хочешь верь, хочешь нет, он счастлив, как жаворонок. Ты ведь знаешь его несносный характер. Сейчас он до смерти обрадован тем, что Флойд Тривильен попал в беду. Они враждуют с тех пор, как Флойд подал на Отдел народного образования в суд по поводу исключения его сына из школы.
Неприятности Флойда оказались куда более серьёзными, чем Можно было предположить. «Всякая всячина» посвятила финансовому скандалу всю свою первую страницу.
Ламбертаунский ссудный банк закрыли на неопределенное время, а его имущество – арестовали в ожидании слушания в банковской комиссии штата дела по обвинению в мошенничестве.
Имелись подозрения, что миллионы долларов, принадлежащие вкладчикам, исчезли.
Исчезли также президент этого учреждения и его секретарь.
ПЯТЬ
Вести о скандале в Помойке пришли рано утром, давая тем самым «Всякой всячине» возможность переделать первую страницу. Арчи Райкер позвонил Квиллеру, чтобы тот помог с переписыванием статей и телефонными звонками.
– И послушай, Квилл: остановись у Тудла и захвати несколько бутылок шампанского.
В журналистском нетерпении выведать правду обо всей этой истории, Квиллер поспешил из дому, не забыв, однако, помахать сиамцам на прощание рукой и сообщить, куда идёт и когда вернётся, словно им было до этого дело. После завтрака их обычно мало что интересовало. Вот и сегодня Юм-Юм, подвернув калачиком лапки, одарила Квиллера стеклянным взглядом, а Коко вообще ушёл, и было слышно, как он скребётся в своей ванночке.
В редакции газеты царило ликование. Сенсационные новости редко поспевали вовремя. Обычно публика узнавала их из электронных средств массовой информации, которые рассказывали о них кратко, но всё-таки первыми. А газета вступала вторым голосом не раньше чем на следующий день. Правда, газета могла напечатать фотографии, дополнительную информацию, проливающую свет на событие, основные факты, мнения опрошенных свидетелей и случайных наблюдателей. Не зря же «Всякая всячина» претендовала на звание летописи севера страны. Лозунгом было: «Прочтите об этом все!» – так в старые времена кричали уличные продавцы газет.
Заработали типографские станки – и в потолок ударили пробки от шампанского. Если Квиллер и вспоминал бурные дни в Центре, когда шампанское текло рекой, то без тоски или ностальгии. Ему было хорошо там, где он был, тогда, когда был, и тем, кем был.
Наконец раздался громкий голос Райкера:
– Хватит веселиться! Придите в чувство!
Служащие утихли и принялись за работу, а Квиллер отправился по своим делам. Он оставил машину на стоянке и пошёл в город пешком, чтобы заняться собственным расследованием.
Первым делом он зашёл в полицейский участок повидать своего друга Эндрю Броуди, но того не оказалось на месте, – возможно, он присутствовал на встрече с законниками округа и штата и решал вопрос, где и как найти беглецов.
Затем Квиллер заглянул к Аманде в ателье по дизайну на Мейн-стрит. Аманды не было, зато Фран Броуди удерживала крепость силой своего очарования – она сидела за французским письменным столом, скрестив длинные стройные ноги и покачивая двойными колечками серег. Она была одной из тех обольстительных молодых женщин, которые заигрывали с Квиллером, когда он приехал в Пикакс в качестве наследника Клингеншоенов. Но только Полли Дункан не сошла с дистанции. К тому же не Полли, а он бегал за ней. Однако Фран осталась другом и Доверенным лицом. Квиллер восхищался её талантом дизайнера, её преданностью Театральному клубу и её светлой гривой клубнично-розового оттенка. Кроме того, она была дочерью шефа полиции, а значит, источником информации из первых рук.
Когда он вошёл в ателье, она, заметив его, отвернулась и громко заохала – кусочек пантомимы из Театрального клуба.
– Всё так плохо? – спросил Квиллер. Он был в курсе того, что ателье занималось реставрацией и
