обратно, наблюдаем за киданцами и кое-что замечаем. Мы видим, как они отдаляются от нас. Они не любят нас, стратег. Они не хотят, чтобы мы здесь оставались. — Девушка указала на отметины на двери. — Я готова поспорить, что это именно
Казалось, Гэлис приняла новость скептически, но Эриот видела, что ее слова глубоко запали в душу стратега.
— Так я спрошу еще раз, — сказала девушка. — Кто здесь главный? К кому нам обратиться по этому поводу?…
Гош подумал, что закаты в этой части света неописуемо прекрасны.
Отсюда, с западной оконечности острова Кархей, Киданский залив сверкал словно золотое блюдо. Раздувшийся солнечный диск все еще нависал над горизонтом: его лучи пытались противостоять наползавшей с востока темноте ночи. Дома, в Омеральте, или на ферме недалеко от южного города Боутелл, где прошло детство Линседда, закат был похож на волшебство. Летом солнце вставало подобно неведомой жар-птице и, рано опускаясь за Вардарские горы, посылало пурпурные тени на поля и каналы…
Гош ощутил тоску по дому, но тут же понял, что тоскует по молодости. Ему нравилось чувствовать ответственность только за себя, своих боевых товарищей и своего принца.
Мэддину пришлись бы по душе здешние закаты, подумал Линседд.
Услышав позади шаги, он обернулся. Это оказались Гэлис и, к его величайшему удивлению, Кадберн.
Избранный немигающими глазами смотрел на запад. Шрамы на его лице походили на глубокие морщины.
Все трое молча наблюдали за тем, как солнце окончательно опустилось в море, затем повернулись и зашагали к поселению.
— Мы не можем рассчитывать на то, что Полома сдержит советника Неври и его сторонников, — сказала Гэлис. — Необходимо что-то предпринять, чтобы помочь ему. Иначе мы потеряем все.
— Еще до нападения Кевлерена?
— Если он вообще нападет, — заметил Кадберн.
Гоша поразило подобное высказывание. Когда Избранный выступал перед Ассамблеей, то уверенности в том, что войны с Сайенной не миновать, в его словах было больше.
— Неври будет выжидать, пока мы стоим на защите Кидана, — сказала Гэлис. — Но он уже начал кампанию против нас. Это хитро…
— Подло, — перебил Кадберн.
— Но очень умно. Он рассчитывает получить поддержку и одновременно вызвать вражду среди поселенцев.
— Кажется, я что-то пропустил, — заметил Гош, чувствуя, что не понимает сути разговора. — Собственно, я понятия не имею, о чем речь…
— Мы лишь кое-что обсудили по дороге сюда, — пояснила Гэлис. — А
— Эриот Флитвуд, — понимающе кивнул Гош. — Она может… Что вы с Кадберном решили предпринять?
— Пока ничего, — промолвил Акскевлерен.
— Но есть кое-какие идеи, — добавила Гэлис.
Глава 8
Казалось, Чиерма уже несколько часов разглядывает бумагу, лежащую перед ним на столе. Это был список воинских частей, которые губернатор мог использовать для обороны границы. Дело грозило затянуться, так как граница велика, а список слишком короток.
Кое-что являлось очевидным: например, было понятно, что гарнизон в Геймвальде, самом большом городе на севере Ривальда, по сути, второй столице республики, просто необходим.
Далее: нужен эскадрон кавалерии на полпути между Геймвальдом и Каттлом, самым южным городом империи. Еще — кавалерийский эскадрон для постоянного дозора на пустынных западных территориях… После всех этих подсчетов на оборону оставшихся четырехсот миль границы приходилось только две тысячи солдат.
Проблема не имела очевидного решения. Чиерма лишь отчаянно надеялся на то, что хоть какая-то мысль посетит его, если он будет продолжать сверлить глазами буквы и цифры на бумаге. Да, нужно подумать над этим вопросом на досуге.
На досуге? А есть ли у него досуг?… Кроме того, когда находится свободная минутка, то все его мысли возвращаются к покойной госпоже, леди Энглей Кевлерен, причиняя неимоверную боль истерзанной душе.
Губернатор убрал бумаги в верхний ящик письменного стола — того самого, которым пользовался в бытность свою верным Избранным, — и запер его. Личный секретарь, заметив это, подала новые документы, но Чиерма поднял руку.
— Позже, Феруна, — произнес он.
— Время для прогулки, господин? — поинтересовалась женщина, приветливо добавив: — Давно вы уже не гуляли. Я беспокоюсь за вас.
Чиерма изобразил нечто вроде улыбки.
— О груде бумаг на вашем столе мы поговорим, когда я вернусь.
На выходе из резиденции его приветствовала охрана. Чиерма легким шагом направился в сторону маленького парка. На улице стоял необычно солнечный весенний день. Как правило, в это время года свирепствовали бури. Если прибавить к этому холодные зимы, то Геймвальд явно не претендовал на место для приятного семейного отдыха. Однако время от времени в город прибывали все ривальдийские Кевлерены со своими домочадцами и свитой. Случалось это потому, что именно из этих мест и брал свое начало великий род. Именно из Геймвальда бунтарь Эмбер двинулся на север и основал новую династию, в итоге создавшую Хамилайскую империю.
Да будет проклята его память во веки веков…
Больше сюда никто не приезжал, так как к югу от гор не осталось ни одного Кевлерена. Чиерма задумался было над этим, но быстро возвратился к реальности. Неужели он искренне скучает по минувшим временам? Губернатор восстал против Кевлеренов из-за их жестокости и высокомерия, из-за того, что они крали в семьях целые поколения детей для собственных ненасытных потребностей в жертвоприношениях. Именно поэтому он пошел против единственного человека, которого искренне и глубоко любил.
Оказавшись у могилы Энглей, Чиерма присел на корточки и очистил камень от сорняков и кусочков упавшей коры.
Губернатор вспомнил крики, которые доносились из личных покоев госпожи. Он помчался туда, вмиг снова превратившись в верного Избранного, готового пожертвовать всем, даже жизнью, лишь бы защитить ее. Дверь оказалась запертой. Скамьей, принесенной с кухни, Чиерма с помощью слуги пытался выбить ее.
Душераздирающие крики леди Энглей заставляли Акскевлерена колотить по двери с утроенной силой, пока створки не распахнулись перед ним. Но было уже поздно. Чиерма мог лишь с ужасом наблюдать за тем, как посреди спальни пылал огромный факел, в который превратилась его госпожа.
Когда последние отблески огня погасли, от леди не осталось ничего, кроме огромного черного пятна на деревянном полу… и еще треугольной подвески от фамильного медальона Кевлеренов. Казалось удивительным, что украшение, как и почти все вещи в комнате, за исключением некоторых бумаг, совсем не
