гадая, почему все еще не видит никого из дозорных. О боги, у некоторых из них и голоса еще не ломались, оставаясь детскими; им следовало быть дома с матерью, а не в дозоре с саблей на боку. Он жалел, что не может сделать всю работу за них. И жалел, что пришлось отправить в дозор лишь нескольких настоящих воинов – но знал, что их опыт необходим ему для управления стадом.
Он посмотрел на юг и увидел на середине расстояния между собой и горизонтом одного из дозорных, возвращающегося неспешным шагом. Его переполнило чувство облегчения. Кто же это? Судя по фигуре, скорее всего Саверо, самый маленький и самый храбрый из всех дозорных. В один прекрасный день он заставит дядю гордиться собой; Колден знал, как тепло относился к пареньку Эйнон.
Тут он вспомнил, что ощущал, когда сам был ненамного старше Саверо и впервые выехал в дозор. Тогда он впервые в жизни почувствовал себя мужчиной. В самом деле, к тому времени, когда Эйнон вернется с войны Белого Волка, Саверо будет уже вправе считаться настоящим воином. Колден тяжело вздохнул, как всегда, удивляясь быстротечности времени. Казалось, совсем недавно Саверо был вопящим, воющим, визжащим младенцем, не интересующимся ничем, кроме материнского молока, а теперь посмотрите-ка на него!
Он сжал ногами бока лошади и поскакал навстречу подростку. В посадке паренька что-то казалось странным; даже при мерцающем свете Колден разглядел, что в седле он держится слишком напряженно, да и равновесие у него явно не то. Ну ничего, все наладится. Дозор вышел слишком продолжительным для столь юного всадника. И пояс с саблей висел у парня слишком низко. Надо будет потолковать с ним об этом – а может, нужна всего лишь новая дырочка в ремне.
– Саверо, малыш, – окликнул его Колден, когда их разделяло всего двадцать шагов. – Я уж думал, ты вообще не вернешься домой.
Подросток ничего не ответил, но коленями направил лошадь к Колдену.
– Полагаю, ты не видел других дозорных, не так ли? Ты вернулся первым…
Его голос иссяк, когда он сообразил, что говорит вовсе не с Саверо. Лишь самое короткое из мгновений он гадал, который же это дозорный; его мозг сперва не смог осознать, что этот всадник ему вообще не знаком, а когда осознал, было уже слишком поздно. Он увидел блеск клинка; когда нож вонзился в него, почувствовал запах дыхания сжимавшего его рукоять человека, а потом все. чувства затмила вспышка настолько сильной боли, что у него остановилось сердце. Хрипящий, умирающий, парализованный ударом, Колден упал ничком прямо в руки своего убийцы, который осторожно дал ему соскользнуть с лошади и бесшумно уронил наземь.
Хотя и вполне бодрый для своего возраста, Амемун не мог держаться вровень с молодыми воинами- саранахами, когда те выскочили из своих укрытий и со страшными воплями напали на вражеский лагерь. К тому времени, когда он добрался до первого шатра четтов, воздух уже наполнился стонами и криками умирающих. Среди шатров и бивачных костров метались оставшиеся без всадников лошади. Сперва он видел лишь мертвых вражеских воинов, застигнутых в тот момент, когда они хватались за оружие; но углубившись в лагерь, он начал натыкаться на зарезанных детей и стариков, не имевших в руках ничего опаснее палок или котелков; в лунном свете их бледные лица походили на маски.
Саранахи образовали вокруг лагеря кольцо и теперь сжимали его. Декелон отдал приказ: ни один четт не должен сбежать, – и его воины, давая выход накопившейся за столетие ненависти, очень старательно выполняли свою задачу. Амемун даже видел, как сам Декелон руководит боем, направляясь на север с отрядом соплеменников, гоня защитников к центру. Справа он увидел несколько отдельных схваток, в том числе и происходящую на самой окраине лагеря. Он кинулся туда и, подбежав ближе, увидел молодую четтку, отбивающуюся котелком от воина-саранаха, который играл с ней, перескакивая с ноги на ногу и нанося дротиком ложные удары справа и слева. Амемун приблизился к нему сзади и четко пронзил его кинжалом насквозь. Саранах охнул от удивления и упал. Четтка посмотрела на него со смесью страха и удивления.
– Кто ты такой?..
– Некогда пускаться в расспросы, – бросил он, оглядываясь по сторонам. – Беги, пока жива. Сообщи остальным кланам, что здесь саранахи!
Глаза женщины еще больше расширились.
– Быстро! – прошипел Амемун.
Она схватила за узду пробегавшую мимо лошадь, но Амемун остановил ее.
– Если они увидят тебя, то немедля застрелят! Не высовывайся из травы, убирайся!
Она пригнулась пониже и бросилась бежать. Через несколько секунд Амемун уже потерял ее след. Если ей повезет, утром она наткнется на какую-нибудь лошадь и сможет через день-два добраться до территории другого клана четтов. А коль скоро это произойдет, четам придется отвечать на эту новую угрозу вместо того, чтобы нападать на Гренду-Лир, и королевство получит нужное время на подготовку к войне.
Он нервно провел языком по губам и снова огляделся по сторонам, дабы убедиться, что никто из саранахов не видел сделанного им. Если б все вышло так, как хотелось Декелону, и из этого клана никто не уцелел, то прошла бы еще не одна неделя, прежде чем четты прослышали бы о вторжении и отозвались на него.
«Это хорошо для саранахов, – подумал Амемун, – но плохо для Гренды-Лир».
ГЛАВА 8
Его звали капитан Вейлонг, и он служил солдатом и сапером; кому именно он служил солдатом и сапером, ему было в данный момент совершенно непонятно. Когда его отряд промаршировал на юг мимо пограничного дерева, большого дуба, который веками отмечал на этой дороге точку встречи Хьюма и Хаксуса, он размышлял о странных поворотах и зигзагах судьбы. Всего три месяца назад он и его отряд шли мимо того же дуба в составе хаксусской армии, собирающейся завоевать Гренда-Лир. А теперь он пребывал в составе четтской армии, номинально находящейся под командованием принца Гренды-Лир, собирающейся завоевать… ну, опять-таки Гренду-Лир. Даже не вникая во все политические тонкости, связанные с этим делом, он определенно улавливал иронию судьбы.
Капитан не был уверен, что понимает собственное отношение к такому повороту дела. Вейлонг издавна очень гордился тем, что он хаксусец, и почти так же сильно гордился своим умным и величественным королем Салоканом. В конце концов, он ведь всю жизнь был хаксусцем и с детства научился презирать слабого и изнеженного врага за южной границей. А теперь, хотя Салокан все еще назывался его правителем, Хаксус больше не был независимым королевством. Собственно, он не принадлежал ни к какому королевству, поскольку настоящей властью, стоявшей за спиной Салокана, был Линан Розетем – у себя на родине не более чем объявленный вне закона изгнанник, не обладающий ничем, кроме двух полумифических
