которую отдала секретарше вместе с кольцом, что, по-моему, миссис Бэнкс не будет счастлива, живя с нами.
— Мудрое решение. — Он сознательно держал под контролем выражение лица, но давалось это с трудом.
— Кейн, вы когда-нибудь размышляли над тем, к какой среде принадлежите?
Кейн покусал свою полную нижнюю губу. Рори рассеянно отметила, что зубы у него не кривые. Безукоризненные зубы, за исключением одного со стесанным уголком.
— Не помню, чтобы я вообще особенно задумывался над этим.
— А я много об этом думаю, — с тоской произнесла она.
В комнате стало теплее, но Рори еще выглядела замерзшей. Съежившаяся посередине королевского размера кровати, она казалась похожей и на несчастного ребенка, и на желанную женщину, завернутую в восхитительную, хотя и неопрятную, упаковку.
Кейн решил, что, пожалуй, он сначала утешит первого, а потом приступит ко второй. Поднявшись, он оставил ее и скрылся в ванной. Рори услышала, как побежала вода. Она вытащила из пиццы маслину и пожевала ее, потом достала свой использованный бумажный платок и вытерла пальцы. Они были липкими.
Черт, проклятие, позор! Она не сумела даже устроить приличный медовый месяц для себя одной.
Звук, доносившийся из ванной, изменился, и через секунду на пороге с поклоном появился Кейн.
— Мадам, ванна готова.
— Под вашу ответственность?
— Температура отличная, и я обещаю, что вас не ударит током. Поверьте мне, ладно? Я всегда был молодцом с любой техникой.
Из соседней комнаты Кейн слушал журчание и мысленно рисовал картину, как она сбрасывает на пол пижаму и пробует воду одной ногой. Он видел мысленным взглядом, как ее восхитительная маленькая попка приближается к водовороту в ванне, как она закрывает глаза и склоняется к горячему потоку, который пощипывает розовые соски. Он представлял…
— Милостивый святой Петр, — пробормотал Кейн, подошел к окну и уставился на голубя, разгуливавшего по крыше съездовского центра Бентона. Потом рядом с первым голубем появился второй, но Кейн в это время уже вышагивал по комнате, засунув руки в задние карманы джинсов и ругаясь.
Пятнадцать минут спустя он постучал в дверь ванной.
— Эй, есть там кто живой? Я заказал кофейник горячего кофе для себя и кувшин горячего шоколада для вас, а еще бутылку вина, для поднятия духа. Да, обратите внимание, на двери висит толстый банный халат.
— Как мне сладить с этой штуковиной? Что надо сделать?
— Вы и вправду хотите, чтобы я вошел и показал? — Одно слово приглашения — и его самолет уйдет в пике.
Но слово не последовало.
— Вы только вылезайте, завернитесь в халат и выходите. Я все сделаю. — Его надо бы за это канонизировать в святые.
Двадцать минут спустя Рори с бокалом вина в руке сидела, облокотившись спиной на гору подушек, а забытый горячий шоколад остывал перед ней на столе. Она согрелась, расслабилась и чувствовала себя в безопасности. И даже если такое ощущение было лишь следствием выпитого вина, все равно она им наслаждалась.
Кейн задумчиво вертел ножку бокала между своими массивными, с квадратными подушечками пальцами. Вдумчивый по природе, он наконец выбрал тонкий подход.
— Так какого дьявола вам пришло в голову, что если вы с Чарлзом оказались хорошими соседями, то и супруги из вас выйдут не хуже? Вы бы уже через месяц вымотали друг другу кишки!
Слишком сильно для тонкого подхода. Да и вообще долгое терпение не главная его добродетель. К примеру, толстый махровый халат не помогал. Слишком просторный, он приоткрывал то и се. Оставалась голой шея, и он видел холмик груди как раз там, где проходила демаркационная линия и где кончались веснушки. А если добавить к этому, что она пахла мылом, и солнцем, и сладостью теплой женщины и ее веки начинали закрываться, то единственное, на что ему оставалось полагаться, так это на свои добрые намерения.
— Почему вы это сделали? — в конце концов спросил он.
— По-моему, из-за бабушки. Она была… У нее были… Наверно, можно сказать, что у нее были очень высокие стандарты. Она бы одобрила Чарлза.
— Как мужа для вас? — усмехнулся Кейн. — Никогда, если она по-настоящему вас знала.
Кейн снова наполнил ее бокал, и Рори постепенно рассказала ему о своих детских годах, когда она росла свободной и дикой, как цветок в поле, о том, какой пугающей может быть свобода, если она вызывает чувство опасности и удивления ее пределами.
— Вокруг много говорили о любви, но я не уверена, что хиппи так уж особенно любили друг друга. Порой мне хотелось сказать: вон тот лжет, а вот эта на самом деле совсем не такая, какой хочет казаться, но я не могла, ведь мы были одной большой семьей. Мы все принадлежали друг другу, но…
Она нахмурилась, а Кейн, к собственному неудовольствию, обнаружил, что даже морщинки на ее веснушчатом лбу могут возбуждать его. Он повернулся, чтобы не видеть ее так уж прямо перед собой, и попытался поразмышлять о чем-нибудь не таком воспламеняющем. Проклятие! Он старался быть ее другом, но мог думать только о том, как бы погрузиться в ее нежные, жаркие глубины, а потом можно и умереть!
— Вы знаете, странно, но я обычно размышляла, не приемный ли я ребенок, не украли ли меня у настоящих родителей. Конечно, сейчас я знаю, что большинство детей рано или поздно проходят через такие сомнения.
— Когда вы доживете до возраста Санни, — скрипучим голосом проговорил Кейн, — вы будете выглядеть точно как она. А Санни красивая женщина.
Рори благодарно улыбнулась.
— И все же я постоянно чувствую что-то вроде… ох… не знаю… будто я ничейная. — Рори вздохнула и отпила из бокала. Когда она облизала губы, Кейн закрыл глаза. Ничейная, говоришь, мелькнула у него жаркая мысль…
Со вздохом спокойной капитуляции он сбросил туфли и лег рядом с ней на постель. Откинувшись на подушки, он закинул руки за голову и постарался напустить на себя небрежный и рассеянный вид. И пытался убедить себя, что она всего лишь женщина, которую он случайно встретил, и что он, черт возьми, не влюблен в нее до безумия. Ничего не вышло.
Они поговорили о ее разлуке с семьей и переезде в Кентукки, к бабушке, которая так никогда фактически и не простила дочь, убежавшую из дома в шестнадцать лет.
— Я и сейчас не совсем уверена, что брак у них оформлен.
— Сомневаюсь, чтобы для них это имело значение.
— А для миссис Бэнкс? — Рори улыбнулась и потом громко засмеялась. — По-моему, она рада, что я больше не угрожаю благополучию Чарлза. Не думаю, чтобы я ей очень понравилась.
— Добро пожаловать в клуб угрожавших благополучию Чарли, — усмехнулся Кейн. — Рори, а почему вы решили учить детей?
— Бабушка была школьной учительницей. Она ушла из школы вскоре после того, как я переехала к ней. Она мучилась из-за сильного артрита. А я скучала без Туси, Фауны и Мир. И еще мне нравилась мысль о дисциплинированной жизни. Есть определенная безопасность в профессии, так строго организованной, как учительство. Человек принадлежит конкретному месту. Вы считаете это глупым?
— Это вовсе не глупо. — Особенно для ребенка, который начал свою жизнь в коммуне хиппи, мысленно добавил он. — И вы довольны своим выбором?
Она отпила вина и задумчиво кивнула головой.
— В некотором смысле.
И то слава Богу. Вероятно, в действительности никто никакому месту не принадлежит. Принадлежать кому-то или чему-то — это состояние сознания. Прежде он не задумывался над такими вопросами. Но теперь
