действительно так тяжело в подвале? Да и сидел он он вообще в карцере? Непостижимо. Но все позади. Все стало по-прежнему, будто никогда и не было иначе.
Ильза очень старательно накрывает на стол. Стелит новую белую скатерть. Приносит хлеб, колбасу, сыр, ставит чайник и нарезает лимон.
Почему она придает так много значения этому ужину? Ему не хочется ни есть, ни пить. Ему хотелось бы сидеть рядом с ней, лежать рядом, положить голову ей на плечо и забыться, ни о чем не думать.
Она наливает ому чашку чая, делает бутерброд с сыром, заставляет есть и ни на минуту не спускает с него ласковых глаз.
И он ест и пьет. И вдруг говорит:
— Даю тебе слово, если они казнят Фрица Янке, я застрелю Кауфмана на месте!
— Забудь хоть на сегодня товарищей.
— Забыть? Забыть товарищей, которых я должен был там оставить? Ну знаешь ли, у меня не хватает слов…
— Я не то имела в виду, Вальтер.
— Не то? А что ты имела в виду?
— Прежде всего успокойся! Потом расскажешь все, а теперь не надо.
— Жаль, Ильза, что ты его не знаешь, — чудесный человек! Тонкое бледное лицо с большими мягкими глазами. Тревога, страх перед самым ужасным убивали его уже сотни, тысячи раз. Но если они его казнят, тогда… тогда… я не знаю. Тогда что-то должно случиться. Тогда что-то неминуемо случится!
— Ну, ну, Вальтер, выпей немножко чаю.
— Я не хочу.
— Ты не ешь ничего, — говорит ему жена не то с болью, не то с упреком.
— Не могу я есть.
Ночью оба лежат в темноте с открытыми глазами. Крейбель неожиданно произносит, будто во сне:
— Тогда я застрелю Кауфмана!
Жена нежно гладит его пылающее лицо, уговаривает, как больного, Так долго лежат они рядом, молча. Он положил ей голову на грудь.
— Я напишу письмо Кауфману… Неужели хорошо составленное письмо не подействует? Янке нельзя казнить. Надо спасти юношу…
И Крейбель снова смотрит широко открытыми глазами в потолок, как смотрел долгие недели в карцере, долгие месяцы в одиночке.
— Товарищи устроили голосование. Я тогда находился еще в одиночке. И только один был за истязания, все остальные — за немедленный расстрел. Это разве не изумительно? Ты должна помнить, что их почти всех истязали. Но никто не хочет мстить. Уничтожение, но не месть, разве это не изумительно, а?
Жена не понимает, о чем он говорит. Ее глаза полны слез, она гладит его волосы. И на его настойчивый вопрос отвечает:
— Да, Вальтер, ты прав.
Уже забрезжил рассвет нового дня, когда Крейбель наконец уснул. Но даже во сне он не находит покоя. Он ворочается с боку на бок, стонет, вздыхает, что-то бессвязно бормочет и тихо всхлипывает, будто его донимает какая-то боль.
Жена лежит рядом, держит его влажные руки и покрывает лицо поцелуями, смешанными со слезами.
Первый выход Крейбеля на следующий день — в ратушу.
— Вы освобожденный Крейбель? Лично вы? — недоверчиво спрашивает чиновник.
— Так точно!
Крейбеля охватывает ужас. Что значит этот вопрос? Что, если они его сейчас опять арестуют и пошлют обратно в Фульсбюттель? Им достаточно сказать: «Случилась ошибка — не вы, а другой должен быть освобожден». Чиновник выходит из комнаты. Крейбеля охватывает легкая дрожь. Ему кажется, будто он вновь попал в ловушку. Он не спускает глаз с двери.
Чиновник возвращается.
— Итак, вы действительно Крейбель собственной персоной?
— Да.
— У вас, по крайней мере, есть мужество. Обыкновенно посылают жен или родственников. Вот вам свидетельство об освобождении.
Крейбель с облегченным сердцем бежит по полутемному коридору ратуши назад, в светлую улицу.
У матери, занимающей небольшую квартирку под самой крышей, Крейбель встречает ее брата, дядю Артура.
Дядя Артур — политический флюгер. Он примыкает к партии или союзу только тогда, когда рассчитывает что-нибудь на этом выгадать. Он долгие годы был членом социал-демократической партии. Однажды ему пришлось принять участие в забастовке, хотя союз и отказался выдавать пособия. Так как заботу о стачечниках взяла на себя Международная рабочая помощь, дядя Артур вступил в члены этого общества. Когда выдача пособий прекратилась, он оттуда выбыл. Узнав от соседей, что «Христианская миссия» помогает многодетным семьям, он перешел в «миссию» и притащил домой всякой снеди и одежду. В начале 1933 года он перекрасился одним из первых и вместо черно-красно-желтого вывесил флаг со свастикой. Сыновей послал в трудовые лагеря.
Дядя Артур сердечно приветствует племянника, подсаживается к нему поближе и спрашивает:
— Ну-ка, расскажи мне, каково там в действительности, в этом концентрационном лагере. Болтают многое и очень уж сгущают краски.
Крейбелю не терпится нагрубить этому человеку, но из уважения к матери он только холодно отказывает ему:
— Прости, по об этом я могу говорить лишь с самыми близкими друзьями.
Дядя Артур больше ни о чем не спрашивает, и разговор, несмотря на все старания матери, никак не клеится.
Под вечер в дверь квартиры Крейбеля раздается, стук, Ильза открывает. Перед ней стоит молодой человек и протягивает ей пакет.
— Велено передать! — и тотчас сбегает вниз по лестнице.
В комнате они разворачивают пакет. В нем масло, колбаса, сыр, стакан меда, пакетик кофе и бутылка токайского. Крейбель находит маленькую записочку, в которой нацарапано: «Мы все очень рады! Ешь на здоровье!»
Привет от товарищей. Как скоро они узнали, что он на свободе! Он предпочел бы, чтобы они не напоминали о себе. «Я ведь вышел из строя. У меня отпуск. Длительный отпуск».
— Как это мило с их стороны. Не правда ли?
Крейбель только бурчит что-то в ответ. Потом говорит:
— У них у самих нечего есть!
— Это, конечно, так. Они определенно сложились. Я сейчас же сварю чашечку крепкого кофе.
В этот вечер и в эту ночь Крейбель уже спокойнее; он начинает привыкать к новой жизни.
Дни текут. Крейбель гуляет по городу, ходит в читальню для безработных, часами бродит по гавани и страшно скучает. Он часто встречает старых знакомых, товарищей. Узнав его, они обычно отворачиваются, не здороваются и проходят мимо. Крейбель никогда не знает почему: стыдятся ли они его, потому что стали ренегатами, или же делают это из предосторожности, так как работают в подполье.
В первое же воскресенье, рано утром, он выходит из дому, ведя за руку мальчика.
— Куда вы думаете? — Ильза провожает их до двери.
— Мы поедем на Эльбское шоссе.
— Возвращайтесь вовремя к обеду.
Крейбель покупает билеты до Фульсбюттеля. Два раза он на большом расстоянии обходит вокруг мрачное здание тюрьмы. Кажется, будто за высокой красной стеной жизнь совсем замерла. Но он знает, что
