А это в итоге могло привести ко всеобщему изменению мнения обо мне – старшем сыне умершего сегодня Хурогметена.
Я задумался. Было трудно определить, нужна ли мне все еще маска тупицы. Или уже настала пора изменить правила игры?..
Еще раз внимательно оглядев отцовского коня, остановившись взглядом на его желтом носу, я вспомнил почему-то про цветы, что росли в одном из маминых садов.
Выдержав паузу, во время которой я упорно боролся с улыбкой, едва не заигравшей у меня губах при мысли о том, как бы отреагировал на мою выходку отец, я сказал:
– «Стигиец» слишком сложно выговаривать. Я назову его Нарциссом.
Сиарра встрепенулась, повернула голову и уставилась на меня, как на сумасшедшего.
– Нарцисс… – повторил Пенрод, растерянно почесывая затылок.
Наверняка, будучи опытным конюхом, он побаивался, что подобная кличка может пагубно повлиять на нрав скакуна. Его подчиненные смотрели на нас во все глаза.
Поразмыслив, Пенрод неожиданно для всех улыбнулся и кивнул:
– Неплохая мысль. Бояться жеребца по имени Нарцисс никому и в голову не придет!
Я повернулся к остолбеневшим от удивления конюхам.
– Отведите Нарцисса на тренировочную площадку и снимите с него это железо. Мне понадобится кнут – такой, при помощи которых мы тренируем молодых жеребцов, – еще пять или шесть медных котлов и пустой мешок из-под крупы. Пенрод, пошли кого-нибудь на кухню, пожалуйста.
Мне нестерпимо захотелось заняться Стигийцем… вернее, Нарциссом. Я подумал, что для более близкого знакомства со своим новым конем не обязан дожидаться момента, когда тело отца остынет. У меня не было и малейшего желания тратить время на притворную скорбь. Я мечтал как можно быстрее сделать Нарцисса своим.
На тренировочной площадке я встал подальше от круговой дорожки для бега. Для начала эта мера предосторожности была крайне важна. Избавить животное от привычек, приобретенных на протяжении целых четырех лет, – задача не из легких. На это необходимо потратить не один и не несколько дней, а гораздо большее время. Но я надеялся, что удача мне улыбнется и мы со Стигийцем добьемся успехов в максимально короткие сроки.
Дав жеребцу возможность осмотреться, я перешел в центр круга. В одной руке у меня был мешок с котелками (я пытался не греметь ими), во второй – кнут длиной в два моих роста.
– Пошел! – скомандовал я, не особенно напрягая голос, и ударил по земле кнутом.
Жеребец взбрыкнул и рванул вперед.
Я заставил его пробежать два небольших круга. Ему казалось, он знает, чего от него хотят. Именно на этой дорожке мой отец обучал всех своих коней основным командам, таким как «пошел!», «тпру!». Но я собирался преподать Стигийцу совсем другой урок и надеялся, что у меня это получится.
Жеребец перешел на легкий галоп. И не потому, что устал, а потому, что для коня его комплекции с подобной шириной шага трудно нестись во весь опор по столь маленькому кругу.
– Пошел!.. – крикнул я.
Любой менее своенравный конь вновь пустился бы бежать. Но этот повернулся ко мне и шагнул вперед. А через пару мгновений рванул на меня, показывая, что не желает слушаться.
Я мог хлестнуть его кнутом и таким образом заставить покориться. Но этот жеребец прекрасно знал, что удары кнутом причиняют боль. И ничему новому не научился бы.
Вместо этого я громко заорал, приподнял с земли мешок с котелками, потряс его в воздухе и стеганул по нему кнутом.
Стигиец в недоумении подался назад и помчался по кругу.
Я бил по мешку еще и еще, и конь послушно продолжал бег. А когда вовсе выбился из сил, прижал уши, опустил голову и посмотрел на меня. В его взгляде не было ни агрессии, ни угрозы, лишь немой вопрос: можно мне остановиться?
– Тпру! – громко приказал я.
Жеребец резко затормозил – команду «тпру» он отлично знал – и опять сделал движение ко мне.
Я вновь хлестнул кнутом по мешку с котлами, веля своему подопечному продолжать бежать по кругу. И принялся ждать того момента, когда он опять склонит голову.
Остановившись по моей команде, Стигиец повернулся и посмотрел мне в глаза.
Я опустил на землю кнут и мешок, подошел к нему и ласково потрепал по вспотевшей шее.
– Молодчина! Скоро ты станешь настоящим Нарциссом.
Жеребец тяжело дышал после утомительного бега, его тело было напряжено. Он настороженно рассматривал меня, устало прикрыв глаза, и, по-видимому, не ожидал ничего хорошего.
Теперь я уже не сомневался в том, что его агрессия и буйство вызваны не злобой, а страхом. Страхом, который он испытывал по отношению к человеку, к хозяину.
Наверное, этот страх был настолько укоренен в Стигийце, что вряд ли какой-то другой всадник мог теперь без опаски ездить на нем. Но я твердо решил, что должен завоевать доверие этого животного.
Итак, во время сегодняшнего занятия он не получил от меня ни одного удара кнутом. Я точно знал, что в сознании коня это отложится надолго. Завтра нам предстояло продолжить наше знакомство. Вера в успех разрасталась во мне с каждой минутой.
