– Ирина, накапай Наталье Вениаминовне валерьянки, а то у нее на почве стресса появились бредовые идеи, – раздраженно сказал Рафаэль Абрамович.
– Никакая это не бредовая идея! – еще сильнее зарыдала Лемешева. – Одна из девочек – наследница княгини Волынской!
– Очень интересно, Наталья Вениаминовна, – оживился Сергей Петрович. – Вы рассказывайте, рассказывайте…
– Несколько лет назад я работала в детском доме, – робко начала Лемешева. – Так вот, там произошел несчастный случай, и погибла одна девочка из младшей группы. Но я честно пыталась детей спасти, Алину вот вытащила из огня, но так обгорела сама, что меня на «Скорой» в больницу отправили. И вот однажды приходит ко мне в больницу одна женщина, трясется вся, плачет и сообщает, что на пожаре погибла девочка, которую она хотела удочерить. Я, если честно, подумала, что она пришла мне морду бить, вернее, то, что от моей морды осталось. Напряглась вся, а она спрашивает – не осталось ли что-нибудь из вещей девочки, фотографий, например? И еще сообщает, что на шее у ребенка был маленький медальон, медальон этот ей, той женщине, в смысле, вроде как отец подарил, он у нее ювелир был, а она вроде как его потом на шейку ребенка и повесила. Я ей сказала, что, как только выпишусь из больницы, обязательно выясню этот вопрос. И выяснила!
– И что же вы выяснили? – с интересом спросил Олейников.
– Медальона, к сожалению, никакого не осталось. Сами понимаете, сильный пожар. Ну, не мне вам объяснять. Но мне удалось найти фотографию погибшего ребенка. Она чудом сохранилась. Не буду вдаваться в подробности, как она у меня оказалась, в общем, исполнила я просьбу той женщины. Ждала ее, но женщина эта так и не появилась больше. Только спустя годы я увидела по телевизору репортаж из Франции. Корреспондент брал интервью у княгини Волынской, и я сразу узнала в княгине ту женщину, у которой погибла дочь. Ну вот, раздобыла я ее адрес, написала ей письмо и вложила туда фото. Может быть, это и было жестоко – спустя столько лет ворошить прошлое, но ее просьба почему-то отложилась у меня в голове.
Так вот, приходит мне ответ. Истеричный такой, буквы скачут, строчки плывут. Еле-еле разобрала написанное, и мне стало плохо. Княгиня сообщала мне, что у Юлии Качалиной были темные волосики и темные глазки, а на фото – рыжеволосая девочка, которую она видит первый раз в своей жизни.
– Какой ужас! – потрясенно воскликнула Ирина. – Получается, что, пока вы были в больнице, кто-то случайно выписал свидетельство о смерти на имя Юлии Качалиной, которая на самом деле жива?!
– Да! – сокрушенно воскликнула Лемешева и закрыла лицо руками.
– Нет, – резко сказал Анин, и Лемешева вздрогнула, медленно убрала руки от лица и с ужасом посмотрела на следователя.
– Что вы хотите этим сказать? Что я все придумала? – неожиданно пошла она в атаку. – А мое лицо? Посмотрите на мое лицо!
– Позже, голубушка, позже вы нам его покажете, – сухо сказал Анин.
– Послушайте, мне кажется, вы перегибаете палку, – пришел на защиту женщины Корейкин. – Как я понял, вы в курсе, что Наталья Вениаминовна использует своего ребенка, но нельзя же так юродствовать.
– Вы правы, юродствовать нельзя, но иногда так хочется. Правда, гражданка Лемешева? – спросил следователь, встал и пошел по направлению к Наталье Вениаминовне. Она вскочила на ноги и попятилась, выставив перед собой руки, но Сергей Петрович изловчился, схватил ее за нос и с силой потянул на себя.
– Боже мой, что он делает! – взвизгнула Ирина.
– По-моему, Наталья Вениаминовна ему очень не нравится, – тихо сказал Разумовский и схватился за сердце.
Корейкин тоже вскочил, чтобы помочь несчастной, но тут все заметили, что нос Лемешевой стал вытягиваться в длину, раздался какой-то хлюпающий звук, и в руке у следователя повис кусок кожи с лица Натальи Вениаминовны. Анин с интересом повертел его в руках, повернулся к присутствующим с улыбкой и поклонился. Его театральный жест остался без внимания, потому что все без исключения присутствующие смотрели не на него, а на Лемешеву, которая вдруг из безобразной уродины превратилась в привлекательную женщину средних лет.
– А вы, оказывается, у нас, батенька, высококлассный пластический хирург, – очнулся Рафаэль Абрамович, обращаясь к Анину.
– Талантами земля русская полнится, Рафаэль Абрамович, и Наталья Вениаминовна – не исключение. Присаживайтесь, гражданка Лемешева. Что вы к стенке жметесь? И расскажите нам, зачем вам понадобилось столько лет изображать из себя калеку?
– Господи! Так что же, она нам все наврала? – потрясенно сказала Ирина. – Вот стерва! Но зачем она это делала?
– Вот и я очень сильно удивился, когда в поликлинике по месту прописки Лемешевой мне сообщили, что Наталья Вениаминовна у них не наблюдается, и направили меня в ожоговый центр. Я поехал туда, чтобы проверить у лечащего врача Лемешевой один волнующий меня вопрос, заодно и поинтересоваться – не направляла ли она свою пациентку в какой-нибудь санаторий, чтобы поправить здоровье? Врачиха так испугалась, когда я продемонстрировал ей свое удостоверение, что чуть не упала в обморок. Я решил сыграть на испуге врача и раскрутить ее. Она раскололась сразу. Дело в том, что Наталья Лемешева во время пожара почти не пострадала! Я подозревал это, и мои подозрения подтвердились.
– Старая идиотка! Дура! Дура безмозглая! – зло взвизгнула Наталья Лемешева, отлепилась от стены, нервно прошлась по кабинету, сжав руки в кулаки, и уселась на стул, демонстративно закинув ногу на ногу. Глаза ее лихорадочно блестели, воспаленное от постоянного ношения маски лицо покрылось малиновыми пятнами – Лемешева была зла на весь мир и готова разорвать любого, кто подвернется ей под руку. «А она и без маски безобразна», – подумал Анин, глядя на ее перекошенное лицо и узкие, плотно сжатые губы. Странно, ведь мгновенье назад Лемешева показалась ему достаточно привлекательной женщиной. Поразительно, как негативные эмоции могут изуродовать внешность человека!
– Вы хотите сказать, что Лемешева приплачивала доктору за липовые справки, чтобы иметь возможность получать бесплатные путевки в санатории? – спросил Разумовский.
– Если бы было все так просто, Рафаэль Абрамович, то я бы не сидел сейчас в вашем кабинете. Однако
