– Лучше приходи ко мне, я накормлю тебя пельменями, – улыбнулась Елена Петровна.
– Если честно, я пельмени терпеть не могу, – скривился Варламов. – Особенно те, которые ты покупаешь. Мерзость! Я пошел, до связи, Лена.
– Нахал! – возмутилась Елена Петровна, шаря глазами по столу, чтобы отыскать какой-нибудь тяжелый предмет.
Иван Аркадьевич бодро поскакал к выходу и успел закрыть за собой дверь, прежде чем Зотова с негодованием швырнула в него жестяную банку из-под кофе, приспособленную под пепельницу. Дверь снова открылась, и на пороге появилась девочка… худенькая, очкастая, вся в рюшах и кудряшках на голове.
– Здравствуйте, – пискнула она, озадаченно глядя на рассыпанные по полу окурки.
– Что тебе, лапочка? – улыбнулась Елена Петровна.
– У меня повестка, – продолжая пялиться на окурки, сообщила девочка, поправив кружавчики на кофточке. – Марина Аркадьевна Воронцова – я.
– Простите, ради бога! – Елена Петровна покраснела. – Вы очень… Э-э… Проходите, присаживайтесь, Марина Аркадьевна. Майор юстиции Зотова, следователь прокуратуры. Как неловко получилось. Еще раз простите.
– Помилуйте – за что? Меня в клинике вообще «мечтой педофила» называют. Врачи все такие ужасные циники. Так что обращение «лапочка» звучит очень даже мило, я нисколько не обиделась, – хихикнула Воронцова и присела на краешек стула, аккуратно разгладив складки юбочки. – Слушаю вас. Что случилось? – мягко спросила Воронцова, кукольное личико доктора приняло выражение благожелательного участия, глаза ее лучились теплотой.
Неловкость тут же ушла, стало легко и спокойно. У Марины Аркадьевны была потрясающая, располагающая к себе энергетика, несомненно, она умела найти контакт с пациентом, хотя по-прежнему с трудом верилось, что эта женщина-девочка лечит тяжелые психические расстройства, в частности шизофрению.
– Речь пойдет о вашем пациенте Артемии Холмогорове, – объяснила Елена Петровна, попросив паспорт у Воронцовой и переписывая данные в протокол.
– Я слышала, что его убили. Ужас, – покачала головой Воронцова. – Только жить начал полной жизнью. Освободился от прошлого, научился справляться со стрессами. У нас с ним такие положительные результаты были, я даже не ожидала, что Холмогоров так быстро пойдет на поправку. Артемий попал ко мне в довольно запущенном состоянии. Мало того, он занимался самолечением. А это же очень опасно! Думала, тянуть буду его несколько месяцев, но уже через пару недель у него положительные сдвиги наметились. Единственное «но» – с женой он по-прежнему не мог.
– Что не мог?
– Как – что? Жить, – удивленно моргнула Воронцова.
– Холмогоров хотел съехаться с супругой?
– Как мило вы сказали – съехаться, – хихикнула Марина Аркадьевна. – Позвольте, я запишу. Пациентам это выражение, несомненно, придется по душе, – оживилась Воронцова, щелкнула замочком своей сумочки и достала яркий блокнот, украшенный блестками, бабочками и цветочками. Ручка у Воронцовой тоже оказалась нарядной, наполненной синим гелем, с плавающими рыбками внутри, первоклассники такие обожают. Зотову передернуло, и в голове мелькнула страшная догадка – доктор тоже страдает тяжким психическим недугом, как и ее пациенты. Говорят, такое частенько случается – профессиональная деформация.
Озадаченно глядя на доктора, старательно выводившего слово «съехаться» в блокноте, Зотова пыталась сообразить, как дальше вести беседу с сумасшедшим, но очень милым врачом. Как это ни парадоксально, но Елене Петровне было жаль расстраивать Марину Аркадьевну и сообщать ей, что положительных результатов методика ее лечения не дала, скорее напротив, усугубила положение вещей. Возможно, чувство это возникло из-за того, что, как ни старалась Зотова воспринимать Воронцову взрослой женщиной, у нее ничего не выходило. Перед ней сидел беззащитный ребенок, обижать которого не хотелось.
– Красивая у вас ручечка. И блокнотик тоже, – восхитилась Елена Петровна, решив начать неприятный разговор издалека.
– Вам правда нравится? – обрадовалась Марина Аркадьевна. – Моим мужчинам тоже нравится. Скажу вам по секрету, что такие дурацкие побрякушечки их возбуждают, они расслабляются и летят ко мне в объятия, как мотыльки. Фигурально выражаясь, конечно. Вы же понимаете!
– Конечно! – подтвердила Елена Петровна и ужаснулась в душе: кто бы мог подумать, что у этой псевдонимфетки, оказывается, мужиков полно? Может, и ей завести такой блокнотик с ручкой? Вот подозреваемые и обвиняемые в тяжких преступлениях обрадуются!
– Вы только не выдавайте моих секретов, – кокетливо улыбнулась Воронцова. – В медицинских кругах бытует мнение, что пациенты не должны воспринимать лечащего врача как женщину. Я с этим в корне не согласна. Возможно, в других сферах подобное нежелательно, но в той области, в которой я практикую, возбуждение должно поощряться. Вы же понимаете.
– Да, понимаю, – вздохнула Елена Петровна и подумала: мать честная, она к тому же еще и со своими пациентами спит! – Вернемся к делу… – прервала ненужные откровения Марины Аркадьевны следователь. – Как долго вы наблюдали Холмогорова?
– Около двух месяцев, и, как я уже говорила, он очень быстро пошел на поправку. Но что случилось? К чему эти странные вопросы? Признаться, я не понимаю, какое может иметь отношение лечение к убийству Артемия.
– К убийству Артемия это отношения не имеет, вы правы. Речь не о том. Несколько дней назад произошла другая трагедия – погибла молодая девушка, и мы полагаем, что ее смерть связана с диагнозом Холмогорова. Состояние его здоровья снова начало ухудшаться, и в результате… – Елена Петровна печально вздохнула.
– Боже мой, какие страсти! – охнула доктор. – Всякое, конечно, в жизни случается, но я впервые с подобным случаем сталкиваюсь. Эректильная дисфункция иногда становится причиной самоубийств у мужчин, но чтобы наоборот – женщина лишала себя жизни из-за того, что партнер не способен ее
