помощью эффекта пращи направить «Стремительный» к пункту перехода — изогнутому туннелю в пространстве. Тактика выглядит нелегким испытанием даже для такого пилота, как Каа. Но этот подход наиболее очевиден.
Нет никакого сомнения, что враг ожидает именно такого маневра.
Другие орбиты не имеют смысла; огибая красный гигант, они уводят от дыры в пространстве. Уводят от единственного способа уйти из этой опасной части запретной галактики.
Позволить врагу первым достичь пункта перехода — такое решение кажется самоубийством.
С другой стороны, скорость, с которой приближается корабль джофуров, не оставляет «Стремительному» выбора. Может быть, Джиллиан и Сара собираются направиться в глубокий космос и скрыться среди обожженных скал, которые когда-то были планетами — до того как Измунути разбух и пожрал своих детей.
Эмерсон наблюдает за Сарой, поглощенной работой. Как будто никто не замечает такой самонадеянности и несоответствия — дикарка, родившаяся на Джиджо, дает указания ученым, летающим меж звездами. В такие времена идея значит больше опыта.
Наконец это несоответствие заставляет его улыбнуться и отчасти возвращает хорошее настроение. Он начинает испытывать оптимизм.
«В конце концов, разве и раньше не приходилось бывать в положении, когда все шансы против тебя?»
За мостиком есть обсервационный купол. Подняться туда можно только по витой лестнице, ступени которой расположены слишком близко друг к другу. Маленькое помещение осталось от тех, кто некогда владел «Стремительным» — до того, как его купили земляне и переделали с учетом потребностей дельфинов. Чтобы добраться до этого уютного местечка, требуется большая ловкость. Это тайное убежище Эмерсона.
В одном конце толстое кварцевое невероятно прочное выпуклое стекло позволяет посмотреть наружу. Здесь звездный свод обнажен, его ничто не затмевает, и он окружает Эмерсона вечной ночью. Нос корабля закрывает Измунути, но обширные местные галактические спирали сверкают, как бриллиантовые. Шаровые скопления похожи на диатом, фосфоресцирующих в освещенном луной море. Придя в себя на Джиджо, Эмерсон не думал, что сможет снова увидеть это зрелище. Увидеть вселенную.
Она вливается в него своим избытком красоты. Ее слишком много. И это причиняет боль.
Конечно, Эмерсон целый год провел в знакомстве с самыми разными видами боли, пока она не стала чем-то вроде друга. Его союзником, помогающим высвобождать воспоминания. И когда он смотрит на звездный огонь, это происходит снова.
Он вспоминает вонь — сразу после крушения на Джиджо, когда горящую одежду погасила мутная болотная вода. Он смутно помнит, что только что участвовал в бою. Он предпринял отвлекающий маневр — принес себя в жертву, чтобы помочь спастись друзьям.
Но это неправда.
Это прикрытие истинной истории.
На самом деле Древние извлекли его из старого теннанинского истребителя. Они щупали его, исследовали. Много дней и недель они рылись в его мозгу, а потом посадили в маленькую капсулу. В трубу, которая стиснула.
Эмерсон стонет, вспоминая, как полет кончился падением на Джиджо, в ужасное болото, где его нашла Сара.
Он представляет себе Древних. Вернее, части их. Холодные глаза. Жесткие голоса, требующие забыть. Забыть и в то же время осуждающие на жизнь.
Я знаю, что вы солгали.
Приказ пытается подавить его волю. Боль становится такой сильной, какой он никогда не испытывал.
Боль примитивная, как окружающий его черный вакуум.
Как льющиеся космические лучи.
Как мириады квантовых слоев, подхватывающие каждый кварк и каждый лептон в его потрясенном организме.
Из-за этого он не может сфокусировать зрение, смотрит сквозь боль, которая превращает бесчисленные звезды в колющие иглы.
Но вот одна из этих точек обретает форму. Она извивается, бьется, движется зигзагами.
Плывет, соображает он. Приближается к нему, словно против течения, преодолевая мощный прилив. Фигура всплывает из памяти, но вместо того чтобы принести новое горе, это воспоминание словно рассеивает боль. Оно отталкивается сильными плавниками, и успокаивающий поток покрывает Эмерсона.
В фокусе оказывается лицо дельфина.
Капитан.
Крайдайки.
Это изуродованное лицо, под левым глазом у него глубокая рана. Слишком похожая на рану Эмерсона, чтобы быть совпадением.
Объяснение приходит к нему в звуках.
Мошенникам и лжецам
Не хватает воображения, Они жестоко воруют идеи!
Эмерсон сразу понимает смысл хайку на тринари. Древние каким-то образом прочли в его мозгу о ране Крайдайки. Казалось, это соответствует их целям, поэтому они нанесли пленному человеку такую же рану. Как можно лучше всего отпустить его и при этом быть уверенным, что он ничего не расскажет?
Но это все же оставляет открытым вопрос — зачем? Зачем они вообще его освободили, хотя это означает сумеречное существование?
Какие у них были мотивы?
Фраза вызывает у него улыбку, потому что он воспринимает ее так, как никогда не воспринимал раньше.
Простое, чистое значение.
Эмерсон, освободившись от боли, смотрит на галактику. Теперь он понимает, что боль тоже была иллюзией. Продуктом преувеличенного сознания собственного значения, которое враги использовали против него.
На самом деле океан ночи слишком велик и слишком занят, чтобы интересоваться его болью. Развивающаяся вселенная не может заниматься проблемами одного-единственного индивида, члена одного из низших порядков разумной жизни.
Зачем ей это?
И вообще привилегия ли это — существовать? В конечном счете он всем обязан космосу, а космос не обязан ему ничем.
Эмерсон умудряется воспользоваться последней возможностью связи со своим капитаном и другом. Ему все равно, призрак ли этот улыбающийся дельфин, мираж или какое-то чудесное подлинное изображение. Он знает только, что урок Крайдайки правдив.
Нет никакого препятствия, никакой раны или жестокого удара судьбы, которые нельзя было бы превратить в песню.
На мгновение Эмерсон ощущает музыку в каждом луче звездного света.
