— За Насекиным послали?
— Послали.
— Ну, добре. Продолжайте работу.
Я не сделал ему никакого замечания, хотя знал, что отряд их вовсе не в порядке. Я ждал, когда он заговорит сам. А он начал рассказ горькой фразой:
— Невозможно дальше так существовать!..
Да, до Центральной базы доходили тревожные вести, поэтому Батя и послал меня на Украину. По дороге и от крестьян я услыхал нехорошее. Яковлев же подтвердил все. Отряд бездеятелен. Бойцы недовольны, старые еще крепятся, но среди новичков дисциплина расшаталась. Один даже дезертировал из отряда — Билык по фамилии. Бывали случаи мародерства и вымогательства. Сам Насекин пьет и в пьяном виде ведет себя безобразно, размахивает пистолетом: «Расстреляю!» А в деревне Езерцы как-то на самом деле начал стрельбу — прямо при народе, на улице. Можно представить себе, какое впечатление производит это на крестьян. Ведь здесь, в Западной Украине, кулачество сильно, и националисты ведут свою подлую работу. Да, дальше так действовать невозможно.
Рассказывая все это, Яковлев водил меня по лагерю, показывал его, знакомил с людьми. Расположен был лагерь неплохо. Густой сосновый лес подступал со всех сторон к небольшому островку среди болота, заросшему кустами лозняка и ольхи, березками и осинками. Лесная дорога, по которой мы пришли, не особенно далеко, но дорога ненаезженная (поэтому и удалось различить на ней следы). В царскую войну здесь, в этой глуши, проходил фронт: в окрестностях лагеря сохранились остатки землянок, окопов, обозных стоянок, проложенных через болото дорог. Но просеки заросли, окопы осыпались, гати сгнили, бурьян затянул обломки брошенных телег и зарядных ящиков. Пустынные позабытые места. Разве только лесник или случайный охотник забредет сюда. Это, должно быть, и спасло отряд Насекина от карателей, хотя, повторяю, необходимой для партизан постоянной и напряженной бдительности я в отряде не заметил.
Очень не понравились мне порядки, заведенные Насекиным, и устройство лагеря. Охрана выставлена метров на триста — не больше, на это я обратил внимание, как только пришел. Людей много (132 человека), и почти все они в лагере. Это лишний раз подчеркивает пассивность отряда. Живут они вместе — в одной большой и очень неприглядной землянке. А для начальства — особая маленькая землянка, конечно, более комфортабельная. Согласен, что можно, а иногда даже и нужно партизанским командирам жить отдельно от своих бойцов. Я не люблю этого, но иногда это необходимо, хотя бы в целях более строгого сохранения военной тайны, и для дисциплины это иногда бывает полезно. Но у Насекина отделение руководства отряда от бойцов принимало иной, нехороший оттенок, словно командир хотел отгородиться от своих подчиненных. Начальство здесь и столовалось отдельно, и специально для командирского стола в лагере держали двух коров. Неприглядна была и кухня. Кое-как сколоченный навес на кривых подпорках протекал — капало прямо в котлы. Повар Ордуханов — обросший и засаленный, похожий на масленщика, полмесяца не выходившего из машинного отделения, — управлял этим царством грязной посуды и неубранного мусора. От этой грязи, наверное, и пшенная каша мне показалась невкусной. Недалеко от кухни топтались как попало привязанные лошади, тут же брошено было несколько телег — весь партизанский обоз.
Около лошадей встретили мы старого нашего знакомого Гришу Бурханова. Он был ординарцем Насекина. По простоте своей он прямо так и сказал мне:
— Хорошо, что приехал, товарищ командир, а то уж мне надоело за самогоном ездить.
Оказывается, только вчера его посылали к леснику за самогоном, и те следы, по которым мы пришли в лагерь, оставила его лошадь.
— А кто солому растряс по дороге?
— Это у Рыбалко спрашивайте. Его группа солому возила.
Рыбалко был тут же, и, немногословный по-прежнему, он только буркнул:
— Недосмотрел.
— Партизану нельзя недосматривать. Недосмотрел оком — заплатишь боком.
— Исправимся.
— А почему Рыбалко отвечает за солому? Кто старшина?
— Востриков, — кивнул Бурханов на партизана, знакомого мне еще по Белому озеру.
— Вот не ждал! — упрекнул я его. — Старый хозяйственник — и такое безобразие в хозяйстве. Вон и Ордуханов у вас черный весь. Не разберешь — то ли он брюнет, то ли потемнел от грязи.
— Ордуханов — повар.
— А если повар, значит, можно грязью обрасти?.. И почему он в поварах ходит? Молодой. Здоровый. Женщин у вас достаточно — вот и приспособили бы женщину. Она лучше справится, и порядку у нее больше будет. А у вас окажется лишний боец…
Появился Насекин. По его опухшим, мутноватым глазам и нетвердой походке видно было, что он с похмелья. И хотя он отрапортовал по всем правилам, я сказал:
— Вот этого я не ожидал — встретить тебя пьяным. Придется разобраться… Ну, а пока показывай и объясняй… Прежде всего, много ли у тебя осталось взрывчатки?
— Килограммов семьдесят.
— Ого! Да ты экономишь!.. И еще я принес около сотни килограммов. Можно работать. Давай отправлять людей на задания.
Насекин поежился, словно от холода:
— Надо бы… Но ведь теперь охрана наехала: трудно работать. Тут все французы охраняют.
Мне стало ясно, откуда у него эта экономия и почему большинство бойцов сидит в лагере.
— Ну что же, — сказал я, — мы и французов видали. Готовь, подбирай людей. Кстати, и мне с ними надо познакомиться.
А люди в отряде были хорошие. Тех, которые пришли из Белоруссии, я знал по прежней работе. У них имелись и опыт и закалка. Но и местные оказались не хуже. Тут я впервые встретился с Самчуком (в отряде его звали Бондаренко), Шафарчуком, Цыпко и с другими товарищами. Первые организаторы партизанского движения в этих местах, до войны они были советскими и партийными работниками, а еще до прихода сюда советской власти — подпольными борцами против панской Польши, членами Коммунистической партии Западной Украины. У них был подпольный опыт и большие связи с населением. С такими людьми чудеса можно творить!
По моему указанию Анищенко подготовил несколько диверсионных групп, включив в них наших знающих свое дело подрывников и здешних партизан, хорошо знакомых с местностью и с населением. Часа в четыре они отправились выполнять задания.
Остальные бойцы, под руководством того же Анищенко, взялись за переустройство лагеря. Надо было расширить имеющуюся землянку, построить, новые, построить баню, привести в порядок кухню.
Насекин рассказывал мне о делах отряда, и, хотя он старался не особенно сгущать темные краски, впечатление получилось безотрадное. За три месяца борьбы они взорвали только шесть эшелонов и один мост, разогнали маленький полицейский участок. Взаимоотношения с населением сложились ненормальные: не было дружбы, братства, скорее было что-то вроде запугивания со стороны партизан. Да и в самом отряде была та же система: Насекин пытался руководить при помощи маузера, люди его побаивались, но, кажется, не уважали.
Командир отряда В. И. Бовгира
Командир отряда Юзеф Собысяк (Макс)
Командир отряда Н. П. Канищук (Крук)
Командир отряда П. X. Самчук (Бондаренко)
