для начала Халева и Трифона от дальнейшего сближения и приказывает Омару и своему сыну следить за ними. Он велит передать по цепочке назад, что все в его караване должны оставаться на том месте, до которого дошли. Чем плотнее сомкнется караван, тем страшнее может обернуться паника, которой следует опасаться. Он отдает распоряжения с таким спокойствием, что оно передается и людям, и животным.
Потом он призывает Трифона освободить путь любым способом, какой его больше устраивает. Он дает ему на это час сроку. Так как солнце клонится к морю, то освещение в этот отрезок времени благоприятствует ему.
В противоположность спокойствию и уверенности Абд-аль-Салама и Кафура среди торговцев солью распространяется страх, а потом и ужас. Начинается паника, видно, как животные и люди падают со скалы. Халев и Трифон вынуждены прибегнуть к прорыву силой; одного из них пронзает копье Омара, другого поражает стрела Кафура».
Таким же образом лиценциат разобрал и другие работы, лежавшие перед ним. Было очевидно, что задание оказалось для слушателей слишком сложным, превзошло их духовные запросы. Большинство из них восприняли ситуацию как аварийную при встречном путевом движении, а кое-кто — как своего рода поединок чести. Некоторые запутались в юридических рассуждениях и доводах. Один из них придерживался мнения, что нужно было выждать, пока одна из сторон не нападет, и тогда другая будет иметь законное право на самозащиту. Решения бургляндцев отличались, в общем, большей уверенностью и точностью в проработке задания.
Последним Руланд взял в руки один листок и сказал:
— Единственное суждение, которое принципиально отличается от всех остальных и с которым я согласен тоже, — это решение, предложенное господином фон Винтерфельдом.
Все взгляды устремились к названному курсанту, тот поднялся с явными признаками смущения. Это был молодой человек с бледным рассеянным лицом и белокурыми волосами, которые он, поклонившись, откинул со лба. На нем был мундир кавалерийских отрядов горных стрелков; на зеленом сукне резко выделялась белая повязка, поддерживавшая левую руку, — очевидно, результат падения с лошади.
Луций знал этот тип людей — мечтатель-одиночка с прочими странными склонностями. Такие натуры часто и с легкостью терпели здесь крах, и порой по самым невероятным случаям, что не исключало, однако, и иного развития событий — они входили со временем в ритм и выдвигались в число первых. Чаще всего это зависело от того, какой командир им попался — мог ли тот встать выше пустых формальностей? Для контакта «со средним звеном» они были плохо приспособлены.
Руланд тем временем читал вслух письменное изложение мыслей Винтерфельда:
«Описание характеров позволяет понять, что Абд-аль-Салам единственный, кто мог справиться с создавшейся ситуацией. Ему надлежало принять решение. Он сильный и богатый человек, обладающий как дорогим товаром, так и милостью; он человек княжеской породы. От него зависит быть войне или миру. И он знает, что на нем лежит ответственность.
Абд-аль-Салам понимает в момент встречи всю опасность. Она заключается прежде всего в том, что передние могут вступить в рукопашную схватку и захлопнуть тем самым в слепом гневе ворота мира. Поэтому он повелевает громким голосом, чтобы каждый оставался на своем месте. Потом он принимает необходимые меры предосторожности.
При оценке сложившейся ситуации он исходит из следующих соображений: тропа такой ширины, что по ней может пройти вьючное животное. Из этого следует, что человек в состоянии осторожно повернуться кругом. Опираясь на эту мысль, он начинает переговоры, в которые вступает с Трифоном. Он спрашивает его о стоимости мулов и о той сумме прибыли, которую тот надеется выручить за свой товар. Цена высока, однако она составляет лишь часть того золота, которое Абд-аль-Салам везет с собой. Абд-аль-Салам покупает мулов Трифона и весь груз и клянется ему, что возместит всю сумму, перейдя на другую сторону. Потом он отдает приказ завязать животным глаза и столкнуть их в пропасть. Маневр проходит успешно. Трифон и его люди могут теперь повернуться на тропе и двинуться в обратную сторону, туда, откуда они начали свой путь. Таким образом, путь для каравана Абд-аль-Салама свободен. Они благополучно перебираются на другую сторону, пройдя по дороге смерти. Ступив на твердую землю, Абд-аль-Салам выплачивает Трифону свой долг. И добавляет еще сверх того вознаграждение для него. И распоряжается поставить на этом месте в знак благодарности за спасение от неминуемой смерти обелиск, который одновременно явится предостережением для всех на будущее.
При произошедшей встрече Абд-аль-Салам осознавал свое тактическое превосходство. Он знал также, что нельзя доводить противную сторону до отчаяния. В таких ситуациях и слабый может быть страшен. Абд-аль-Салам обладал внутренним духовным миром, благодаря чему сумел преодолеть ограниченность внешнего. Однако истинными движущими пружинами его действий были не осторожность и не великодушие — он чувствовал свою ответственность за другую, противную сторону. Это верный признак превосходства, отличающий тех людей, которые опираются на высшие моральные принципы.
Абд-аль-Салам решился на жертву — но не как купец, спасающий свой товар, а как князь, который, возвысившись над частным интересом, думает о спасении всего живого. Так как встреча происходит в рамках ограниченного пространства, она не может окончиться без потерь. И тогда люди выкупают себе свободу, принеся животных в жертву».
После обсуждения работы Винтерфельда лиценциат объявил занятие оконченным, собрал все листочки и поклонился Патрону. Тот поблагодарил его и сказал:
— Я тоже хотел бы высказаться на предложенную тему, господин лиценциат.
Потом он повернулся к Луцию:
— Однако я попрошу сначала командора как лицо, ответственное за курс, подвести итоги обсуждения.
От Луция не ускользнуло, что Патрон слушал лиценциата с возрастающим неудовольствием. Особенно его раздражали похвалы в адрес юного Винтерфельда, который совгем недавно получил предупреждение в связи с проявленным неповиновением. Луций предвидел, что ему придется высказать свою точку зрения, и поэтому начал сразу говорить о деле, как то любил Патрон.
— Господин Проконсул, — начал он, обращаясь к слушателям Военной школы, — ввел этот курс, присовокупив его к программе старшего класса пока как пробный, в опытном порядке. Речь идет о смелом эксперименте, в котором нашло свое выражение проявленное к вашему пониманию доверие. Вы не должны выйти из школы с убеждением, что задачи, которые будут ставиться перед вами, так уж легко разрешимы, как это может казаться. Князь хочет, чтобы вы не только участвовали в деле, но и несли за него ответственность. Он хочет, чтобы вы прежде всего прочувствовали те два момента напряженности, которые несет с собой наша профессия.
Во-первых, это существующая вилка между свободой и повиновением и возникающая с ней напряженность как раз в тех случаях, когда установленный порядок рушится. Вы знаете, что в любой армии беспрекословное повиновение является неукоснительным правилом. Воинская служба строится на том. Однако всегда было ограничение, когда приказы, затрагивавшие честь, рассматривались как необязательные. Такое положение не зафиксировано ни в одном уставе, поскольку считается неписаным правилом. В добрые времена как военачальники, так и находящиеся в их подчинении воины прекрасно знают, что задевает честь, и поэтому столкновения на этой почве происходят крайне редко. И когда повиновение естественно, оно видимо, а свобода невидима, однако является неотъемлемой частью воинской службы.
Развитие и совершенствование техники подменило эту негласную взаимосвязь, как и многие другие, в значительной степени автоматизмом уставных отношений. Приказ и исполнение приказа вступили в фазу формальных взаимоотношений, стали технической категорией и должны следовать одно за другим, как причина и следствие в едином механизме. При таком подходе военное искусство старого стиля рассматривается как романтика, даже внушает опасение. По этой причине уже разделались с Гаагскими конвенциями, а потом и конференцию в Миннесоте объявили утопической. На ней военные боссы великих держав назвали преступными все средства, разрушительная сила которых направлена против мирного населения. Это решение всегда будет причисляться к самым славным солдатским деяниям, хотя история и пренебрегла им.
Второй фактор напряженности — вилка между правотой и законностью. Здесь по-прежнему все еще
