приводит к тому, что люди больше не находят для себя определенного места в обществе, в котором все перемешалось под покровом символической ночи, которая сбивает с толку влюбленные пары, дезорганизует их, перестраивает в последнем акте Фигаро. Кроме того, мы обнаруживаем в этой опере абсолютно новое ощущение природы, перекликающееся с миром чувств романов Жан Поля. Совершенно новым и удивительным приемом является то, как оркестр и арии создают атмосферу парков, журчания вод, шелеста листвы, таинства вековых деревьев и рощ. Музыка Моцарта заставляет петь лунный свет, звенеть зелень лужаек; она соединяет растительный мир в некий таинственный союз со страстями и болью людей, и при этом не описательно, как это иногда делали Гендель и итальянцы XVII века — например, Вивальди в Concerto Grosso delle Stagioni, — но так, чтобы «романтический человек» воспринимал пейзаж соответственно состоянию своей души. Сентиментальный пейзаж занимает у Моцарта значительное место, а в особенности в Фигаро и Так поступают все, где тайны больших барочных парков окружают персонажей и воздействуют на их чувства. Вся совокупность природы, ночь, ручейки, колыхание ветвей под дуновением легкого ветерка окутывают Deh vieni поп tardar Сюзанны. Я слышал, как один крупный австрийский дирижер, репетируя Свадьбу Фигаро с французскими музыкантами, описывал им пейзаж парков и садов с колоннадами, статуями и лестницами, разворачивающийся в увертюре, чтобы создать для исполнителей волшебную атмосферу меланхоличной прелести, пронзительной красоты, которая должна захватывать слушателя с первых тактов. Для Моцарта, разумеется, не могло быть и речи об описательстве, ни даже о стремлении что-то внушать; ему было нужно лишь одно: чтобы слушатель оказался погруженным в такое состояние сознания, которое придавало бы воспринимаемой музыке всю силу ее выразительности, чтобы уже до поднятия занавеса слушатель был готов сопереживать драме, которой предстоит перед ним развернуться. Пусть вас не удивляет, что я говорю о драме в применении к игривой опере. Это произведение буквально расцвечено чудесной веселостью, легкой и радостной живостью, но фон его остается печальным, и именно поэтому даже в самые игривые моменты неявная печаль словно обволакивает ростки счастья.
Именно Моцарту принадлежит заслуга усиления романтической составляющей пьесы Бомарше, язвительный, жесткий и сухой дух которой более всего выделял социальную критику, нежели личную драму персонажей. Принципиальным отличием партитуры Моцарта наряду с ее мятежной и своенравной веселостью является своего рода безнадежное разочарование, укоренившееся сомнение, отравляющее и подавляющее сердечные порывы. Пьеса основана на игре, в которой персонажи стараются одурачить друг друга, взбудоражить, растревожить вплоть до момента, когда благодаря счастливой развязке, в которую мы почти не верили, все улаживается. Остается единственная жертва: Керубино. Керубино, отправляющийся на войну; возможно, он там погибнет, этот пятнадцатилетний офицер, сердце которого столь горячо, что, кажется, он готов любить всех женщин. Керубино, который позволяет нам понять Дон Жуана с его громадным желанием, ненасытной потребностью приязни. Другие герои пьесы не выходят за рамки повседневной банальности, наделенные, возможно, менее легким сердцем, чтобы играть в эту опасную игру и, конечно же, проигрывать, исключая смешную пару Бартоло — Марцелина, которой суждено пережить запоздалый медовый месяц. Альмавива уже слишком высмеян и одурачен, чтобы отныне не сомневаться в его таланте соблазнителя; графиня понимает, что уже перешла границу того возраста, в котором возможно сохранять для одной себя ветреного мужа; ее смутно взволновала страсть Керубино, возможно, убив в ней печаль по потерянной молодости. Что касается пары Сюзанна—Фигаро, — то вряд ли есть гарантия того, что эта субретка всегда будет пренебрегать интересом к ней приятных мужчин. И не слишком ли сам Фигаро предпочитает любви интригу, чтобы чувственная и сентиментальная супруга не пожелала в один прекрасный день более романтичного партнера?
Эту драму Моцарт соединил с комедией-буфф, довольно топорно состряпанной Да Понте — слуги из комедии. Вольфганг написал ее кровью сердца, побуждаемый ностальгией по той всесильной любви, которую когда-то испытал к Алоизии и которая была в своей основе совершенно иной, чем любовь, которую он подарил незатейливой птичке Констанце. Любовь в Свадьбе Фигаро, благодаря Моцарту, а не Бомарше и уж тем более не Да Понте, это уже любовь романтическая со всеми ее муками, переживаниями, неуверенностью, жестокостью и бессилием.
Моцарт напишет Так поступают все и Дон Жуана — трогательные вариации на тему любовь-страдание, любовь-тревога, любовь-отчаяние. Похищение из сераля было лишь феерическим дивертисментом. Свадьба Фигаро вносит в могучую «комедию характеров», которая подчеркивает рисунок персонажей Бомарше и поднимает их в духовном смысле, «лирическую драму» и ставит проблему предназначения человека и трагической повседневности. Создав Похищение из сераля, Моцарт расстался со своим отрочеством, со своей непоколебимой уверенностью, со своей нерушимой надеждой на окончательную победу любви на примере великодушия неправдоподобно благородного Паши, этого солнечного бога, возобладавшего над мрачным Осмином, который воплощает собою темные силы и дикую, мстительную чувственность. Свадьбой Фигаро начинается большая романтическая трилогия, которая продолжится Дон Жуаном и закончится оперой Так поступают все; она сделает прозрачной внутреннюю жизнь Моцарта с его мечтами, провалами, восторгами и разочарованиями.
Хронологически Так поступают все следует за Дон Жуаном, поскольку последний был впервые показан 28 октября 1787 года, то есть больше чем за два года до премьеры Так поступают… состоявшейся 21 января 1790 года. Однако эта последняя опера некоторым образом связана со Свадьбой, поскольку именно ее успех в 1789 году побудил императора заказать Моцарту еще одну оперу «такого же рода». В действительности Вене Дон Жуан не очень понравился. Свадьбу она не приняла только потому, что не поняла ее глубины и печали. Не больше поймет она и Так поступают все, которая представляется поверхностному наблюдателю своего рода сатирическим каприччио о хрупкости любви и непостоянстве влюбленных. К тому же и Да Понте увидел ее так же. Он задумал это произведение в целом как своего рода радостный фарс, в духе комедии дель арте, где окончательно торжествует скептицизм резонера-дяди и его не оставляющий места для иллюзий вывод жуира: «Все женщины одинаковы».
Альфонсо — мудрый буржуа, отошедший от сентиментальных приключений, он, как мне представляется, должен вполне удовлетвориться горничной Деспиной: она жизнерадостна, красива, умна и, таким образом, способна приносить своему хозяину удовольствие без иллюзий и без особых сердечных бурь. Глупому изречению этого резонера, который ничего не понял в трагическом фарсе, разыгрывающемся у него на глазах, и наивно верит в то, что игру ведет он, Дон Жуан противопоставляет свой великолепный девиз: все женщины разные, и именно поэтому я люблю их всех. Персонаж из драмы, Дон Жуан основывает свой неумолимый аппетит к победе на убеждении в том, что от каждой женщины он должен получить новую радость, еще не испытанное волнение, непредвиденное наслаждение. В общем, это Керубино, каким он будет, если опасности войны позволят корнету-ребенку дожить до возраста взрослого мужчины. Ни один из них не анализирует характер и развитие различных видов любви, которые переживает одновременно, и не считает оскорблением самой любви непрерывное увеличение числа объектов страсти. Керубино любит графиню, Сюзанну и Барбарину. Мы подозреваем, что с дочерью садовника он позволяет себе те же не слишком невинные игры, которыми Моцарт развлекался с кузиной из Аугсбурга; он мечтает похитить Сюзанну у Фигаро, потому что находит ее хорошенькой, возбуждающей, кокетливой, озадачивающей, наконец, уже не девочкой, а женщиной; к графине он питает самую пылкую любовь-страсть, своего рода любовь-сострадание, потому что догадывается о том, что она страдает из-за того, что ее оставил Альмавива, из-за того, что ожидает прихода того возраста, который заставляет отказаться от любви, и, наконец, из-за того, что она обладает романтической, израненной, хрупкой, неприступной красотой, воспламеняющей более всего именно подростков. Сюзанна, которая знает о страсти Керубино к «мадам» и его играх с Барбариной, не понимает (или только делает вид), что и ей самой он шлет страстное признание в любви: она может стать для него объектом совершенно иной кристаллизации. Со своей стороны Керубино не чувствует себя неверным по отношению к своей «великой страсти», ухаживая за
